Наконец дверь подсобки распахнулась и появился мрачный Илья, за которым вышли господа в черном.
Они даже в подсобке черные очки снять не соизволили.
– А ты подумай, подумай, братан, но только недолго. Потому что, если долго думать будешь, котелок закипит! – заявил один из типов в черном и хлопнул Илью по плечу, будто вбивая его в пол.
Тот никогда не позволял подобной фамильярности по отношению к себе, но в этот раз стерпел.
Значит, дело обстояло далеко не лучшим образом.
От волнения Саша выпустила из рук страницы каталога, тот с мягким шелестом захлопнулся, и ее взор упал на обложку, которую она прежде рассмотреть не удосужилась.
Внезапно всё, даже эти братки в черном (и в темных очках, даже в подсобке ночью), отступило на задний план.
Потому что на обложке была фотография картины, ей отлично известной.
Девочка с лицом, словно сведенным зубной болью, в матросском костюмчике и с леденцом – портрет работы Пикассо.
Саша не помнила, как долго она пялилась на обложку, а потом стала лихорадочно листать каталог зарубежного аукциона.
Так и есть, лот 214, «Девочка в бескозырке», Пабло Пикассо, ок. 1907 года».
Девочка была ее прабабкой, и эта картина входила в коллекцию ее дедушки – и, как оказалось, была всего лишь подделкой.
Крупнейший западный аукцион продавал у себя подделку?
– В этот раз все серьезнее, – услышала она голос Ильи, который донесся до нее как будто через вату. – Были предельно вежливы и откровенны. Если не станут нашей крышей, что, по сути, означает, что они превратятся в подлинных хозяев, то у нас будут неприятности, причем очень и очень большие и очень-очень скоро.
Еще несколько мгновений назад эти слова, несомненно, заинтересовали бы Сашу, но теперь она, их даже и не слыша, все сидела и взирала на лот 214.
Но ведь картины на аукционах подобного уровня всегда проходят экспертизу. Они что, не распознали подделку?
А может, не распознали, потому что никакой подделкой портрет ее прабабки и не был?
Но как же так…
Саша принялась лихорадочно читать абзац, посвященный лоту 214. «Из частной коллекции (США), ранее на торги не выставлялась, упоминается в письме Пикассо Жоржу Браку осенью 1907 г.».
Из частной коллекции в США? Ну да, из частной – ее дедушки, а после смерти дедушки, выходило, из ее.
Только никому она картину Пикассо, конечно же, продавать на аукционе, тем более за рубежом, не поручала.
Потому что Пикассо, который, как она считала, вовсе таковым и не являлся, был похищен в позапрошлом году!
– Нам дали сорок восемь часов. Ну и нам придется принимать решение, Саша…
Та наконец взглянула на Илью и ткнула в репродукцию картины Пикассо в каталоге:
– Это она!
Тот, не понимая, о чем идет речь, присмотрелся.
– А, ну Пикассо «голубого» периода, причем я такого даже не знаю, хотя с его творчеством знаком хорошо. Наверное, один из частных заказов, который всплыл спустя почти сто лет на аукционе, – такое бывает.
Ну да, один из частных заказов: ее прапрабабка, портрет которой в свое время написал Репин, заказала портрет своей дочери Пабло Пикассо в Париже до Первой мировой.
И это была ее картина!
– Это она! – повторила Саша, вдруг понимая, что кричит, и Илья испуганно уставился на нее.
– Она? – переспросил бородач, и Саша выдохнула:
– Да, это все она, доктор искусствоведения Полина Аркадьевна Волкова-Красовская!
В художественную галерею Полины Аркадьевны на улице Чайковского, между Летним и Таврическим садом, той самой докторши искусствоведения, которая, как выяснилось, уже более не работала в Русском музее, предпочтя уйти в арт-бизнес Северной столицы, Саша буквально ворвалась – и ее тут же задержал охранник.
Ну да, у Полины Аркадьевны, которая решила отказаться от невысокой заплаты на престижной должности, теперь была своя шикарная галерея, специализировавшаяся на русском искусстве, и, как и у всех приличных людей, имелся охранник, который как две капли воды был похож на почтивших своим визитом «Ваню Гога» бандюганов: бритый череп, черный костюм и черные очки.
И бугрящийся от кобуры пиджак.
Ну да, как у всех приличных – но Саша отчего-то сомневалась, что Полина Аркадьевна принадлежала к категории таковых.
Очень сомневалась.
Или категория приличности в ее родном Питере за прошедшие годы несколько видоизменились, а она, грешным делом, этого не знала?