К древнеримской бетонной вилле примыкал сад, полный кипарисов, средиземноморских кустарников и пальм, однако не выпестованный садовниками, строго за всем следящими и нещадно все подрезающими. Это был сад – произведение искусства, само себя генерирующее.
Занимающий почти двадцать гектаров, сад походил на лабиринт из причудливых растительных композиций, тропок, ведущих в никуда, и запрятанных в самых неожиданных местах произведений современного искусства. Внезапно взору открывался то гигантский синий куб, из одной стороны которого торчала розовая стрела, то группка шахматных фигур в виде людей, но без лиц, вместо которых виднелись внушавшие трепет черные и желтые точки, то просто копия Венеры Милосской, но выкрашенная в кричащие цвета и с руками, с наушниками на голове, с баночкой известного американского напитка и с пластиковой трубочкой, тянущейся к губам в карминной помаде.
Эта небывалая, на первый взгляд противоречивая, но на второй и третий единственно верная арт-микстура из бетона, камня, щебня, стекла, средиземноморской флоры и буйства современного поп-арта помещалась на зеленом холме, с которого открывался завораживающий вид на крыши Ниццы.
Микстура, которая являлась своего рода взбадривающим средством для молодых (ну или не очень) художников, скульпторов, инсталляторов и ивент-перфоманс-мейкеров, которые обучались и обучали, творили группами и в полном одиночестве, обменивались идеями и опытом или намеренно ни с кем не общались и, живя каждый в своем творческом мире, черпали вдохновение, образы, образцы для подражания и негативный опыт у себе подобных, собравшихся на вилле из трех, если не из всех четырех десятков стран.
На самой вилле, превращенной в семинар-центр, где везде проходили мини-выставки, зачастую мегаобъектов, не жили: стипендиаты и гости виллы Арсон обитали в Ницце и ее предместьях.
Илью и Сашу разместили в небольшой квартирке в узкой улочке неподалеку от виллы: оттуда рукой было подать до центра современного искусства.
Илья сразу же почувствовал себя как рыба в воде, воспрял духом и, на глазах совершенствуя английский и с ходу уча французский, с головой погрузился в семинары, лекции, диспуты, вернисажи, экскурсии, выставки…
И хотя при таких мероприятиях алкоголь, хотя бы и легкий (ну кто же устоит против бокала нежного розового вина в теньке?), был даже не нормой, а просто неизбежным спутником, он и думать забыл о спиртном – потому что теперь у него были свобода, возможность творить, среда себе подобных.
Он уже через пару недель заполнил их квартирку законченными и незаконченными новыми полотнами и, как поняла с первого же дня Саша, был счастлив – вероятно, как никогда в своей жизни.
А вот она сама – была ли она счастлива?
Саша также имела полный доступ на виллу и ко всему на ней происходящему, и сначала ей было жутко интересно: еще бы, ведь все то волнительное, яркое и уникальное, что происходило тут, так резко отличалось от теоретической и занудной учебы в Питере.
А потом она поняла, что учеба в Питере не была такой уж занудной, а всяких заумных теорий и концепций хватало и на вилле Арсон.
Все дело в том, что, в отличие от Ильи и всех этих говоривших на разных языках, таких непохожих и нестандартных стипендиатов, гостей и прибывавших на виллу «звезд» культурной сцены, она была тут чужая.
И вовсе не потому, что не выставляла свои работы, которых у нее попросту не было, не презентовала свою арт-концепцию, которую не успела развить, и не делилась гениальными (или не очень) мыслями относительно того или иного современного или давно умершего деятеля культуры.
Просто у нее не было таланта. Ну, ни капельки не было – просто вообще.
Да, она разбиралась, причем, как считала, неплохо, в истории живописи и генезисе костюма – в отличие от очень многих, с кем она сталкивалась на вилле Арсон. Она обожала подлинных предшественников Рафаэля и ненавидела вычурных поздневикторианских прерафаэлитов, имела некоторое представление, чем Моне отличался от Мане, могла поддержать серьезную беседу о Марке Шагале или о Джеффе Кунсе (ну и, само собой, о Пикассо и Петрове-Водкине) – на вилле были и те, для кого эти имена были пустым звуком. Она быстро находила общий язык буквально со всеми, и некоторые из новых друзей обращались к ней за советом или именно ей первой показывали свое новое арт-детище.