– Вашему сыну требуется ряд комплексных операций, вот примерный план. И то, конечно же, никто не может гарантировать, что он достигнет взрослого возраста, но если операций не будет, то он умрет в возрасте от трех до шести лет.
От трех до шести?
– И когда будет первая операция? – спросила с вызовом Саша: врачи ведь уже со многими вещами ошиблись, отчего она должна верить им сейчас?
Доктор, на этот раз пожилой лысый профессор с брежневскими бровями, кашлянул и пододвинул к ним с Ильей прозрачную папку.
– Первую лучше провести в возрасте до года. Ваш малыш удивляет всех нас своими витальными показателями, и это хороший признак. Однако кое-какие анализы дают повод для беспокойства. И пока не произошло ухудшения, надо использовать этот временной интервал. Так что лучше всего прямо сейчас!
Даже не читая документы, Саша заявила:
– Так чего вы ждете? Вам нужно наше согласие?
Профессор снова кашлянул и повел бровями в сторону прозрачной папки.
Илья, хоть уже и прилично болтавший на французском, все же не успевал за темпом их беседы, весьма напряженной. Он шепнул Саше на ухо по-русски:
– Они сделают это хоть сейчас, но операция платная. Не забывай, мы же граждане чужой страны, наша медицинская страховка таких операций не покрывает.
Ах, дело всего лишь в деньгах, как же все просто в мире капитализма!
Небрежно взяв прозрачную папку, Саша пролистнула документы, и ее взор упал на конечную цифру примерных расходов.
И это только на первую из ряда операций.
Сто сорок тысяч франков.
Господи, она нули верно посчитала?
– А в рассрочку… – произнесла она сипло, сама удивляясь, как жалко звучит ее голос, – …в рассрочку можно?
Профессор уверил ее, что юристы клиники разработают для них оптимальную программу оплаты, причем как можно быстрее.
Ну да, разработали за день: первый взнос составлял семьдесят тысяч франков, а вторые семьдесят можно было выплачивать под грабительский процент в течение пяти лет.
– Даже если не семьдесят, а пятьдесят или двадцать – откуда у нас такие деньги? – повторял Илья, когда они снова оказались в их квартирке.
Нет, не их, а выделенной им виллой Арсон.
Все их знакомые собрали им на более чем солидный запас подгузников, приобрели детскую ванночку, коляску, одежду для их сына.
Милые ребята, но зачем все это Ивану Ильичу, если он не жилец?
Ну да, она не работала, он до недавнего времени был на правах стипендиата, получая немного наличности на карманные расходы, правда работая теперь на вилле Арсон (им даже разрешили, с учетом обстоятельств, остаться жить, не внося квартплату, на старой квартире, предназначенной вообще-то для новых стипендиатов) по двухлетнему договору.
В качестве «мальчика на побегушках» Илья зарабатывает теперь столько, что втроем они смогут не протянуть ноги – но оплатить операцию Ивану Ильичу…
Это было исключено.
Причем не одну операцию, а в течение нескольких лет жизни как минимум четыре…
И если каждая стоила по сто сорок тысяч франков (а вдруг дороже?), то им требовалось около шестисот тысяч франков.
Может, сразу для уверенности в завтрашнем дне миллион?
Взглянув на мирно спящего в особом коробе для младенцев Ивана Ильича, их Ивана Ильича, Саша дала себе слово, что не позволит смерти забрать у них сына.
По крайней мере, в ближайшие восемьдесят лет!
Ну или хотя бы в два или три года.
Только весь вопрос был в том, как.
Требовался сущий пустяк: не менее полумиллиона франков, вернее, для начала хотя бы эти чертовы сто двадцать тысяч.
– Вернуться в Питер? В России все же операции бесплатные.
– Я узнавал: такие – нет. На бумаге да, а фактически нет. Тебя поставят в очередь на бесплатную операцию, но наш сын умрет раньше, чем она подойдет. И специалистов нужного профиля в России меньше, чем на Западе, да и они сами предпочитают работать за валюту здесь, а не оперировать за более чем скромную зарплату российского врача там.
Значит, и этот вариант не подойдет.
– Я читал, что в Южной Америке люди в подобных случаях продают свою почку, – произнес грустно Илья. – Жаль, что я диабетик и моя никому и даром не нужна!
– Я свою продам! – заявила Саша, и муж, нахмурившись, явно устроил бы ей головомойку, но не рискнул, боясь разбудить Ивана Ильича.