Театрально жестикулируя пенсне, эксперт снова перешел на французский и спросил:
– И знаете, что меня сразу убедило, что это оригинал?
Он осторожно ткнул пенсне в центр картины.
– Вот эта красная муха! Это рука великого мастера!
Дома Саша все гудела:
– Покажи мне руку великого мастера, нарисовавшую эту красную муху! Покажи мне ее!
Показав ей в шутку кулак, Илья сказал:
– Я уж думал, что этот потомок белоэмигрантов нас разоблачит. А выходит…
– Выходит, Илюша, что ты у нас гений!
Через два месяца натюрморт был выставлен на престижный французский аукцион (хотя им интересовались и «Кристи», и «Сотби», но Саша убедила мужа не испытывать судьбу), однако максимальное предложение, несмотря на всю шумиху, составило пятьсот восемьдесят тысяч франков.
А они рассчитывали как минимум на миллион.
Они могли принять решение: отозвать картину с торгов или согласиться на предлагаемую максимальную ставку.
– Это даже не шестьсот тысяч! – заявила Саша. – А ведь и аукционный дом еще свою долю заберет, что останется?
Не им – на операции Ивана Ильича.
– Нам для начала нужно сто сорок тысяч, и они у нас в кармане. Даже на вторую и третью хватит. А четвертая, может, и не понадобится.
– Давай отзовем и свяжемся с банкиром из Москвы, который купил у Полины «Коней»?
– Ну да, и он с радостью нам, уже однажды став жертвой обмана, отвалит за сей натюрмортик два миллиона? Просто не идет тут Петров-Водкин, ничего не поделаешь. Надо было рисовать Ренуара…
Это, конечно же, было ироническое замечание: на Ренуара замахиваться было рано.
Рано?
– Но ведь ты еще нарисуешь?
– Что? Еще одного Петрова-Водкина? Саша, ты видишь, тут он не особо котируется, несмотря на все мое безграничное уважение и нежную любовь к творчеству Кузьмы Сергеевича. В каждой стране свои национальные особенности и художественные приоритеты.
– Ты, как водится, прав. Значит, Петрова-Водкина больше рисовать не будем. Извини, Илюша, конечно же, не будешь. В следующий раз надо выбрать кого-то, кто пользуется здесь спросом.
– В следующий раз?
Но долго препираться они не могли, надо было принять решение о судьбе лота: и тот в итоге ушел за заявленную максимальную ставку в пятьсот восемьдесят тысяч франков.
С учетом доли аукционного дома и налогов у них осталось триста пятнадцать тысяч.
– С паршивой овцы, вернее мухи… – подвела итог Саша, – но я уже подала заявку на первую операцию!
Первая операция прошла успешно, дата второй пока не была назначена: требовалось наблюдать за состоянием ребенка.
А в августе втроем, уже на собственном автомобиле, получше и побольше, они отправились в новое путешествие по Франции.
Заехали в том числе и на тот пляж у Бискайского залива, где – Саша в этом нимало не сомневалась – зачали Ивана Ильича.
Даже место нашли и, поставив на него переносную люльку с сыном, смеясь, сказали угукающему младенцу:
– Этой твой пляж, сынок!
Правда, на этот раз погода стояла отличная, был почти полный штиль, невыносимо сияло солнце, а на пляже, жаря на переносных жаровнях сосиски, расположилось сразу несколько больших семей, оглушительно говоривших по-немецки и прибывших на внушительных автокараванах.
С пляжа, потерявшего свое былое очарование, они быстро ретировались. А потом обнаружили, что во время путешествия с трассы по каменистой дороге на пляж пробили покрышку, причем заметили это только тогда, когда опять выехали на асфальт.
Запаски у них, как назло, не было, и они медленно порулили к ближайшей автозаправке, надеясь, что там им помогут.
А если нет?
До автозаправки было около пятнадцати километров, и пока они с минимальной скоростью, хлопая по асфальту сдувшейся шиной, плелись в нужном направлении, множество автомобилей сигналили им, указывая на то, что у них с колесом непорядок.
Спасибо, конечно, но они и сами в курсе.
На небольшой заправке запасок в продаже не было, да еще Иван Ильич разошелся, явно утомленный событиями жаркого августовского дня.
– И что нам делать? Может, позвонишь в службу автопомощи? – спросила у мужа Саша, а тот почесал бороду: