Мне неприятно было вспоминать про тот спектакль, что устроил Алмазов - младший. Он точно змей - искуситель, испытывал меня. Толкал на эмоции. Прощупывал. Изучал. Наблюдал. Неприятное чувство. Хочет, чтобы я лишилась иллюзий насчет своей семьи. Я уже давно их лишилась. И свою свободу выборола кровью. А его самоуверенное: "Если захотите уйти"... Уверена я была в одном - Глеб Алмазов никого не оставит равнодушным. Огромный точно тролль. Внешне - брутален до невозможности. Такие типажи, наверняка, завоевывали Западную Европу, острова Северной Атлантики веков эдак десять - одиннадцать назад. Не хочу о нем думать...
Естественно, до утра я промучилась, переворачиваясь с одной стороны на другую, накрываясь одеялом и раскрываясь. Часов в шесть утра я услышала голос Глеба, он говорил тихо, но я узнавала его тембр. Будто шелком меня окутывало, рассыпая мурашек по телу. Прошла на цыпочках к окну, кралась, словно он мог меня услышать. Выглянула из - за шторы, наблюдая за ним. Поежилась от холодного воздуха, что неприятно прошелся по голым ногам, опутывая щиколотки. Мужчина шел к машине, около которой уже стоял водитель. В футболке, в штанах, тяжёлых ботинках, напоминающих военные. Он что, не чувствует холода? Как йети, только не хватает толстого слоя шерсти... Около машины он обернулся, смотря на мои окна. Могу поклясться, он смотрел на окна комнаты, что была отведена мне... Конечно, он не мог меня заметить. Или мог?.. У мужиков бывает такая чуйка?.. Думаю, у Глеба - да.
Приняла душ, переоделась в спортивный костюм. Знала, что Анна начинает рабочий день с семи. Спустилась в кухню, Анна тут же принялась хлопотать, поставила мне кружку чая, подсунула пару горячих бутербродов, что выудила из микроволновки. Смотрела на меня по - доброму, точно мать... И мне хотелось плакать. В груди нарастал ком, я поспешила отвести взгляд, делая вид, что увлечена помешиванием сахара. Ложка билась об чашку, казалось, что я издаю слишком много щума. В доме всегда было тихо, хотя я знала - здесь находится много людей. А еще смотрела на этот стол, с которого капала кровь Марата... Мне начинало тошнить, желудок медленно скручивало.
- Анна, а вы не знаете, что с Маратом?.. - спросила я, вспоминая вчерашнюю сцену - кусок в горло не лез.
Женщина убрала упавшую на лоб прядь, повернулась ко мне, одарив мягкой улыбкой.
- Глебушка - хороший мальчик, - с нежностью в голосе проговорила Анна, а я вот, например, не могла представить Глебушку мальчиком, с легким пушком на лице, с ломающимся голосом, с нескладной комплекцией...
- Это верно, Анна Ивановна, - услышала скрипучий голос сзади - узнала его - бабка Глеба; повернулась, кивнув ей.
Старуха не удостоила меня кивком в ответ, прошла к столу, садясь напротив меня. Анна тут же достала красивую глубокую тарелку и наполнила ее... манкой...
Валентина Викторовна была одета в брючный бежевый костюм. На шее - элегантные бусы из жемчуга, выглядывал ворот белоснежной рубашки. На пальцах - массивные кольца. И маникюр. Красного цвета.
Лицо, которое было похоже на моченое яблоко, изуродованное длинным белесым шрамом, что уходил вниз, к шее. Глаза - словно затянуты туманом, бесцветные. Но ее взгляд ощущался, пробирал до мурашек. Тяжелый, какой - то неживой. Она смотрела на меня, не моргая. Поежилась, хотела встать, пальчиками ног дотронулась до пола, но меня прервал ее каркающий голос:
- Посиди, милая. Не оставляй старушку. Не люблю есть в одиночестве.
Я кивнула, попивая чай, чувствуя себя той самой бабочкой, что пригвоздили иголкой. Анна, что, не считается за человека? Прислуга? Мне показалось, она больше, чем просто наемный работник...
- Знаешь, сейчас современные врачи говорят, что манка - не очень полезна. Как для детей до трех лет, так и старикам. Вздор. Везде есть плюсы и минусы. Вот, например, фитин, что содержится в манной каше. Палка о двух концах. Он связывает кальций и выводит его из организма. Но тот же фитин улучшает состояние связок, поэтому манную кашу рекомендуют пожилым людям, - говорила старуха, поедая кашу так изящно, будто перед ней были самые изысканные яства.
- Вы хотите со мной поговорить о манной каше? - спросила я.
- Конечно, нет, девочка. Мне нравится, что ты не пытаешься мне понравиться. И нравится, что я не нравлюсь тебе. Не надо. Я все вижу, - я хотела возразить ради приличия, но бабка не дала мне вставить слова. - Глебушка твердит, что ты ни в чем не виновата. Я считаю, что все мы так или иначе причастны к тем или иным событиям. Каждый из нас способен на ужасные вещи. Я делала в своей жизни много ужасных вещей. И засыпала спокойно, не мучая себя угрызениями совести. Я к тому, девочка, что если погибнет мой мальчик, то погибнешь и ты. Но не сразу. Ты будешь вымаливать о смерти месяцами.
Я смотрела на эту старую леди, что безмятежно кушала. И гадала, какова же была ее жизнь? Сколько на ее немного трясущихся от старости руках было крови? Виновных и безвинных. Меня тоже не мучили угрызения совести, что мне не нравилась эта женщина. Наша неприязнь - обоюдна. Неприятный разговор. Если хотела унизить меня, напугать, указать мое место - она опаздала. Причем, очень давно. Я не боюсь смерти. Было время, когда я молила о ней. И боли, кажется, тоже. Я столько терпела ее на протяжении всей своей жизни...
- Девочка, ты не знаешь, что такое настоящая боль... Когда теряешь своих детей... Того, кого любила слишком сильно... Боль предательства... Если будешь хорошо себя вести - проживешь жизнь счастливо, так и не узнав, о чем я говорила, - усмехнулась Валентина Викторовна; в моей груди разливалось кислотой, выедало, я даже не пыталась держать лицо - мне не нравилась эта старуха и в дальнейшем я бы хотела по минимуму пересекаться с ней.