Глава 12
«Величайшее в жизни счастье — это уверенность в том, что нас любят, любят за то, что мы такие, какие мы есть, или несмотря на то, что мы такие, какие мы есть»
Виктор Гюго
Глеб целует меня, гладит, его слишком много. Еще никто в жизни не уделял мне столько внимания, не выцеловывал меня, не ласкал так долго и много. Кажется, что я лишилась физической оболочки и просто парю где - то в атмосфере. А нет, все еще здесь. Чувствую пружинку, что кольнула куда - то в бедро. Тихо вскрикиваю, Глеб шарит рукой по дивану, сжимая мимоходом горячей ладонью мою ягодицу. На старом диване очень неудобно. На полу - слишком твердо. Ну, когда я на Алмазове сверху - самое то... Он оглаживает бедро, ведет выше, к груди, сжимая нежное полушарие и натертый сосок. Я вздрагиваю, устало выдыхаю. Он кусает меня за мочку уха, оставляет дорожку влажных поцелуев на шее. Подминает под себя, раздвигая мои бедра, входя сначала медленно. Ощущаю наполненность, пальчики на ногах подгибаются. Внизу живота все плавится, мышцы уже готовы сокращаться, тело жаждет оргазма, заставляя позвоночник становится невероятно гибким. Вместе с тем - его слишком много... Мое тело не готово к таким нагрузкам. К такой страсти...
- Глеб... - стону умоляюще, впиваясь в его спину ноготками; я видела черные витиеватые орнаменты на его широкой спине, но пока не рассмотрела.
- Залюбил тебя, да? - усмехается он мне в районе ключицы, скользя по коже языком, вызывая мурашек. - Не могу оторваться, - хрипит он, насаживая меня на свой член, мощно, но размеренно, высекая искры из глаз, стоны из груди, выбивая воздух и все дурные мысли.
В этот раз все происходит быстро и я привычно сокращаюсь вокруг его плоти, готовясь к тому, что он навалится на меня на секунды... Невероятные ощущения - чувствовать дрожь такого мощного мужчины, впитывать ее, прислушиваться к его сбитому дыханию...
После он убирает налипшие прядки с моего лба, целует целомудренно в лоб, сжимая в объятиях. Я точно кошка, мурчу возле него. Мне хорошо. И грустно. Приподнимаю голову, смотрю на него. Протягиваю руку к его лицу, оглаживая его скулы, нос, губы, что растягиваются в порочной улыбке... Мы лежим долго, ночь кажется бесконечной и я хочу продлить ее по - максимуму. Так тепло, чувствую себя защищенной. Устала, все тело пропитано им. Каждая мышца отдает тягучей болью, но мне впервые приятна эта боль. Мужчина рядом со мной жмурится, точно огромный кот. Спокойно. Тихо.
Где - то там рыскает Богачев, ища меня, мой отец плетет коварные планы, чтобы не потерять то, что есть... И бабка Алмазова подставилась под пулю, которая была моей... Неприятно колет в груди, снова смотрю на Глеба. Он улавливает мое настроение, всматривается в глаза.
- Что творится в твоей головке, Елена? - говорит тихо он, прижимая к себе; целую его в плечо.
- Мне так жаль... что все вышло так, с твоей бабушкой... - не могу отделаться от чувства вины, которое вспыхивает время от времени во мне.
Глеб замирает на секунду, вижу, как дернулся его кадык, сжались губы в тонкую линию, но его руки по - прежнему сжимают меня осторожно, аккуратно, будто я - самое бесценное.
- Ба всегда была очень... специфическим человеком. Она далеко не святая, но я никогда не винил ее за то, что она делала. В последнее время она часто посещала церкви, святые места, хотя никогда не была набожной. Она хотела смерти. Говорила, что ей отведено неоправданно много времени. И хотела сделать напоследок что - то хорошее... И она это сделала. Мы похороним ее с почестями. И больше не забивай этим голову. Ба это бы не понравилось, - Глеб выдохнул, пока я переваривала полученную информацию, рассматривая его и вспоминая свои ощущения, когда увидела его впервые, мешая их с виной и горечью.
- Глеб... - я не знала, что сказать, лишь сжала его предплечье, налитое сталью; понимала, что иногда нужно просто молчать.
Он не хочет делиться своим горем. Валентина Викторовна была ему больше, чем бабушка. Она была ему матерью, которая вырастила, наставником, которая задала цели. Она забрала их с братом из детского дома, когда это стало возможно. Глеб не особо разговорчив, не делится своими мыслями, тем, что было когда - то, в те мрачные периоды его юности. Впрочем, как и я. Мы оба - молчуны по своей природе. Ведь говорят же, что счастье любит тишину...
Усталость накатывала волнами, я прильнула к мужчине сильнее, будто он мог выскользнуть из моих объятий. Все происходящее казалось нереальным. Медленно уплывала в сон, прислушиваясь к размеренному дыханию Глеба, цеплялась за остатки реальности. Трель телефона неприятно резанула по ушам. Глеб тут же потянулся, выудив из вороха нашей одежды мобильник. Нахмурился, тут же принимая звонок. Складка меж его бровей усиливалась по мере того, как он слушал, привстал, аккуратно выпутав свою ручищу из моих волос. До меня доносился лишь голос, что говорил быстро.
- Понял, - бросил Глеб и повернулся, смотря на меня:
- Сегодня вечером проходил прием у Астахова. Последняя попытка примириться. В Ксению Строганову стреляли. Ее муж. Она сейчас в реанимации.