Отец выглядит как оскорбленный аристократ. Смерил нас презрительным взглядом. Точнее - меня. Глеб смотрит на него в ответ, не подает руки, как и отец. Противостояние взглядов. Я жмусь к мужчине сильнее, впитывая его силу и тепло. Хочу чувствовать себя защищенной. И внезапно понимаю то, что гложет меня, подтачивает, отравляя: я боюсь не за себя. Я боюсь за Глеба Алмазова. За мужчину, что подарил мне новые эмоции, показал, как должно быть. Дал веру и надежду. И десятки оргазмов.
- Присаживайтесь, - тонкие губы отца растягиваются в неприятной ухмылке, обнажая ряд мелких зубов - он кажется мне похожим на шакала.
Это животное всегда ассоциировалось с обманом, хитростью, опасное и мерзкое. Мои руки - ледяные. Кажется, чувствую, как немеют кончики пальцев. Глеб выдвигает стул, усаживая меня. Садится рядом, разминая одну из моих рук четкими движениями, и я чувствую покалывание, что бьет в пучки.
- Наверное, вас очень интересует, почему я назначил эту встречу... - начинает говорить мой отец, Глеб поднимает руку, знаком подзывая официанта; отец замирает.
- Очень интересно, вы правы, Геннадий Иванович, - говорит Глеб. - Но раз уж мы здесь, я хочу есть. Тебе что - нибудь заказать, милая? - поворачивается он ко мне; я знаю, что отца раздражает такое поведение, и Глеб это тоже знает.
Отрицательно машу головой. Еще минут десять уходит на то, пока Алмазов изучает меню, поддевая моего отца: спрашивает, пробовал он то или иное блюдо, что может посоветовать, что лучше - маффин или кекс. Я знала, что он делает. Когда человек зол, нервничает, все идет не по плану, это может вызвать принятие неправильных решений, совершение ошибок. У отца определенно была стратегия, когда он планомерно заманивал нас в свою лихо расставленную ловушку. У него был план. И сейчас Глеб тянул время, возможно, продумывал свой план действий и раздражал моего отца, что сидел точно мраморное изваяние. Я видела, как на его лбу выступили крупные капли пота, он уже несколько раз промакивал его белоснежным платком. Его взгляды в мою сторону были уничижительные. Когда принесли заказ, Глеб принялся за еду, предварительно извинившись. Заставлял меня есть, но я лишь ковырялась вилкой в салате, размазывая приятно пахнущую смесь.
Отцу не нравилось, когда его не боялись, когда перед ним не благоговели и не трепетали. Он видел в Алмазове - младшем конкурента. Или...свое спасение, которое потом пустит в расход.
- Я хочу твоих людей, Глеб, - отец прищурился. - И ты мне дашь их. Или же... Подумай о последствиях... - он обвел кафе равнодушным взглядом. - И дочь свою я тоже заберу, чтобы тебе было легче принять правильное решение. И да, тоже может пострадать.
- Как - то вы, Геннадий Иванович, не очень дипломат... - Глеб промакнул салфеткой губы, откидываясь на спинку стула, создавая впечатление сытого и расслабленного; я смотрела на мужчину напротив, чувствуя омерзение.
С другой стороны - радовалась, ощущая его агонию. Точно змей, что умирает. Но напоследок может сделать бросок, который будет смертельным не только для него.
- Поговори мне тут еще, щенок! - оскалился отец. - Ты заключил договор и не выполнил ни единого пункта! Твой брат забрал кое - кого, кто принадлежит нашей семье. Твоя покойная бабка организовала покушение на меня! Я в ярости!
- Наш договор прекратил свое действие с того момента, как стало известно, что это ваши люди, по вашему приказу создали не безопасную ситуацию на приеме, в вашем доме. Тогда пострадал мой брат. Сейчас - убита моя бабушка. Я тоже в ярости, Геннадий Иванович. И мне не нужны ваши люди, - оскалился в ответ Глеб; он говорил четко, негромко, спокойно.
Так спокойно, что мне стало не по себе. Морозил тоном. Но отец - не тот, кто отступает, даже если это логично. Он привык брать то, что хочет, потому, что может. Не уговорами. Силой. Подавляя, насаждая свою власть. Всегда так делал.
- Твоя новоиспеченная женушка может пострадать. Очень. С ней хочет увидеться ее бывший муж. Помнишь такого, милая? Валентина Богачева? - отец повернулся корпусом ко мне, сверля взглядом; кровь отхлынула от моего лица, губы задрожали.
Сжала сильнее вилку, до побеления костяшек, машинально перевела взгляд на столовый прибор. Потом - посмотрела в лицо отца. Я буду защищаться до конца. Я готова на все, чтобы не попасть в руки садиста. Он понял мои мысли, что слишком четко отображались на лице.
- Да - а -а -а -а -а... - протянул отец. - Вижу, тень начинает приобретать цвет, - неприятно усмехнулся; козел, который окрестил меня "тенью", отдал на растерзание больному на голову человеку и даже не пытался как - то помочь.
- Придет время - ты ответишь за все, - прошипела я сквозь зубы, чувствуя, как к страху добавляется жгучая ярость, адреналин зашкаливает, в висках - бьет набатом.
- Мы все ответим, дочь, это неминуемо. Даю тебе, Глеб, пару минут на размышление. Если не получу должного ответа - будете моими... гостями, - его губы снова скривились, последнее слово прозвучало как "пленными", тут же вспомнилась комната пыток Валентина, куда я попала случайно, пытаясь найти его в автомастерской...
- Потратьте эти пару минут тоже с пользой, пока я буду усиленно думать, - усмехнулся Глеб, пододвигая к сидящему напротив телефон, где на экране были видны значки каких - то документов.
Секунды - и лицо отца вытягивается, одна эмоция сменяется другой. Он багровеет, вскакивая так стремительно, что стул падает, издавая по полу режущий лязг, привлекая всеобщее внимание.
Официант делает первые шаги, реальность замедляется.
- Ах ты, сука!!! - рычит мой отец, подавая знаки, охрана срывается с места, окружает нас.
В этот момент врываются люди в форме, с оружием, в балаклавах, кричат команды, укладывают всех лицом вниз. Суета, шум, крики. Я точно погрузилась в какой - то вакуум, слабо реагирую на крики, что отдаляются, на команды, которые слышу. Пол жжет щеку, пахнет выпечкой. Что - то сливовое... Вижу много ботинок, тяжелых, большого размера. Испуганное лицо девушки, что лежит в метрах пяти от меня. Ее яркий макияж размазался, она кривит красные губы в беззвучном плаче, волосы разметались из тугой косы... Кто - то пищит ультразвуком: " Я не в чем не виновата!"
"Не снимать! Мордой в пол! Руки за голову!" - орут где - то сзади. Вижу, как берцы давят чей - то айфон. Все происходит стремительно, вместе с тем - растягивается. Вижу почти перед собой лицо отца, пористое, взмокшее, с четкими красными пятнами. Он что - то орет, кривится, точно на его лице уродливая маска. Я не уверена, сколько проходит времени, но чувствую родные ручищи, что бережно поднимают меня. Глеб осматривает, гладит меня по лицу, переходит на плечи, ощупывает, проверяет, нет ли повреждений.
- Испугалась, сладкая, - говорит он, гладя по голове, прижимая меня к своей мощной груди, слышу размеренный стук сильного сердца; краем глаза вижу, как скрутили и уводят отца, что все еще пытается кричать, что он - важный человек, и они пожалеют о своих действиях.
Даже если у отца имеются связи, и он выйдет через несколько дней, мне приятная эта картина. Пересекаюсь с ним взглядами, он видит мое облегчение. Кривится, ненавидит меня.
- Спасибо, - шепчу я Глебу, делая глубокий вдох, заполняя его запахом легкие, жмурюсь, точно кошка.
- Я больше не отдам ни единого человека из своей семьи, - говорит глухо Глеб, и я слышу столько горя и боли в его словах, поднимаюсь на носочки и тянусь к его полным губам, оставляя там поцелуй; вокруг все еще осталась часть люди, что производили задержание, рыщут, высматривают, их взгляды - точно рентген, изучают обстановку.
Глеб усаживает меня за столик, мне несут какао. Сам же он отходит чуть дальше, разговаривает с одним из мужчин. Понимаю, что для задержания такого человека, как отец, нужны были веские основания. И Алмазов - младший их нашел.