Убедившись, что папа в порядке, продолжаю. Стараюсь достучаться до мамы, растопить ее сердце, показать им, что я все еще здесь, с ними…
Когда я засобиралась к родителям, Марк хотел ехать со мной. Он считал, что так будет правильно, что именно он должен взять на себя ответственность за скандал. Я кое-как убедила его, что знаю родителей лучше и вначале хочу поехать одна. Не прогадала. Мама бы наверняка не сдержалась и выместила на Билецком всю скопившуюся за прошедшие годы злость.
— Подумайте сами, я узнаю их семью изнутри, выведаю тайны, соберу компромат и сделаю все, чтобы Саенко сел.
— Кем ты себя возомнила? — хмыкает мама. — Думаешь, что сможешь что-то узнать у этой семьи?
— Мама…
— Господи, за что нам это, а, Степа? Почему мы потеряли одну дочь, а вторая оказалась такой дурочкой?
Мне обидно до слез, но я кусаю щеку изнутри и продолжаю. Говорю все, что знаю, привожу доводы. Все звучит логично и обоснованно. По крайней мере в моей голове. Я устраиваюсь на стажировку к Саенко, снимаю компромат, который в дальнейшем отдаю хорошему прокурору. Последнего, конечно, нужно еще найти. Честного, принципиального. Того, кто не берет взяток, чтобы позволить преступникам оправдаться.
— Что ты думаешь, пап? — понимаю, что мама — неприступная ледяная глыба.
Даже если она и оттает, то уже тогда, когда Саенко будет за решеткой. В том, что именно так и случится, я ни капли не сомневаюсь. Собрать на него информацию, учитывая полученные на свадьбе сведения, будет проще простого. Он не скрывается, пьет на рабочем месте и наверняка рискует жизнями пациентов. Пора с этим покончить.
— Думаю, дочка, что ты взвалила на себя непосильную ношу, — вздыхает отец. — Мы отправили тебя в столицу учиться, стать лучшей и спасать людей. Зачем тебе это расследование? Чего ты добьешься?
— Билецкие — богачи, — говорит мама. — У таких, как мы, нет ни единого шанса.
Я убеждена, что есть. Нужно только собрать компромат на Кирилла и найти хорошего прокурора. Вторым я собираюсь заняться сразу по возвращении в город.
— Уходи, — говорит мама, когда я замолкаю, выговорив все слова и заготовки.
— Мам…
— Люда, — синхронно говорим с отцом.
— Я сказала: уходи, — повторяет и наконец смотрит прямо на меня. Так зло и раздраженно, что я ежусь и поднимаюсь из-за стола.
К выходу иду быстро, стараясь не расплакаться прямо в квартире, но когда следом выходит папа и робко передает мне забытый рюкзак, не выдерживаю. Из глаз брызжут слезы, в груди очень сильно давит. Я не жду, что папа станет меня утешать, но именно это он и делает. Обнимает меня, прижимает к себе и говорит, что, несмотря ни на что, будет меня поддерживать. Что бы я ни сделала, что бы ни решила.
— Мама меня не простит, — говорю обиженно.
— Простит, конечно.
Я знаю, что нет, потому что Сонечку мама всегда любила больше. Души в ней не чаяла, хотя и мне тоже уделяла внимание, заботилась, но… не так. Я это чувствовала, но никогда не произносила вслух. Она ни за что не простит нелюбимую дочь за предательство памяти о любимой.
— Ну хватит плакать, — папа поглаживает меня по спине. — Мама оттает. Подумает и оттает.
— Мама всегда Соню любила больше, — говорю, вытирая слезы о папину кофту.
— Неправда, — голос мамы звучит неожиданно.
Подняв голову, едва не сгораю от стыда на месте. Руки дрожат, щеки начинают гореть, а еще хочется прикрыть глаза и надавать себе по губам за произнесенное.
— Непутевая, — произносит мама и подходит ближе.
Я жду чего угодно от нее, но точно не того, что она притянет меня к себе и обнимет.
— Даже думать не смей, что я любила тебя меньше, ясно? Я злюсь, потому что ты подвергаешь себя опасности. Думаешь, сможешь выжить в логове тигра?
Хочу сказать, что Марк на самом деле не так плох, но закусываю губу и пожимаю плечами. Нас отвлекает дверной звонок. Папа с мамой переглядываются, но открывают. Лучше бы они этого не делали, потому что по ту сторону двери стоит Марк Билецкий собственной персоной. С цветами и конфетами, он еще и улыбается.