Он поставил ведерко с краской на землю и, чтобы согреть руки, стал тереть их и хлопать в ладоши.
Он дрожал, от холода у него стучали зубы.
− Вот бы сейчас кружку пива, − сказал Истон, пританцовывая.
− Я как раз об этом подумал, − тоскливо отозвался Филпот. − Да чего уж там! В обед одну пропущу. Смотаюсь к «Крикетистам». Даже если опоздаю на несколько минут − не беда. Красс и Скряга все равно отправятся на похороны.
− Захвати и мне в бутылочку, − попросил Истон.
− Почему бы и нет, − ответил Филпот.
Харлоу промолчал. Он бы тоже не отказался от кружки пива, но, как всегда, у него не было денег. Обмен мнениями на этом закончился, и они вернулись к работе. Это было очень своевременно, ибо несколько минут спустя они заметили Скрягу, подглядывающего за ними из-за угла. Они не знали, давно ли он там стоит и подслушивал ли он их разговор.
В двенадцать часов Красс и Слайм торопливо умчались, и немного погодя Филпот снял фартук и надел пальто, собираясь в пивную. Когда рабочие узнали, куда он идет, другие тоже стали просить, чтобы он принес им пива. Кто-то предложил собрать с жаждущих выпить по два пенса. Так и сделали: был собран один шиллинг и четыре пенса. Деньги вручили Филпоту, который должен был принести в кувшине галлон пива. Он обещал вернуться как можно скорей, и некоторые пайщики решили не пить в обед чаю, хотя и знали, что Филпот придет только к самому концу перерыва. В лучшем случае будет без четверти час.
Время тащилось медленно, и в конце концов единственный обладатель часов стал терять терпение и уже отказывался отвечать на вопрос, который час. Наконец послали на верхний этаж Берта посмотреть на церковные часы, которые были видны оттуда. Он вернулся и сообщил, что уже без десяти час.
Среди пайщиков началась тревога. Они попеременно выходили на дорогу посмотреть, не покажется ли Филпот, но каждый возвращался с одним и тем же известием: Филпота нет как нет.
Формально в отсутствие Красса никто не исполнял обязанностей десятника, но ровно в час все приступили к работе, так как боялись, как бы Сокинз или какой другой фискал не донес Крассу или Скряге.
В четверть второго Филпота все еще не было, и тревога сменилась паникой. Кое-кто открыто говорил, что он наверняка пропивает их денежки. По мере того как шло время, к этому мнению присоединились все. В два часа надежды на его возвращение испарились, двое или трое пайщиков стали пить холодный чай.
Опасения оказались более чем обоснованными − они не увидели Филпота до следующего утра. Он появился с виноватым, робким видом и дал слово вернуть в субботу все деньги. Он долго еще что-то плел. Из его слов можно было понять, что по пути к «Крикетистам» он повстречал каких-то парней, которые сейчас сидели без работы, и предложил им выпить. Когда они зашли в кабачок, то увидели там Забулдыгу и Маляра. Кружка за кружкой, потом они заспорили о чем-то, и старик Филпот вспомнил о галлоне пива, только когда проснулся сегодня утром.
Пока Филпот все это объяснял, а другие надевали фартуки и блузы, Красс приготовил краски. Слайм не принимал участия в разговоре, он оделся раньше всех и первым приступил к работе. Причина такой поспешности вскоре стала многим ясна: Слайм начал красить большое окно, расположенное так, что оно было защищено от ветра.
Нижний этаж дома находился несколько ниже уровня земли, и вокруг дома на высоте окон полуподвального этажа проходила канава глубиной примерно в три фута. По краям этой канавы росли розы и вечнозеленый кустарник, а на дне ее образовалась от дождей зловонная жижа, перемешанная с экскрементами животных. Чтобы выкрасить полуподвальные окна, Филпот и Харлоу должны были стоять в этой жиже в дырявых ботинках. А кроме того, шипы роз цеплялись за одежду, рвали ее в клочья и до крови царапали их озябшие руки.
Оуэн и Истон работали, стоя на лестницах, как раз над Филпотом и Харлоу. Сокинз на другой лестнице красил конек крыши, остальные были заняты наружной отделкой других частей здания. Берт, ученик, красил железную ограду перед фасадом дома. Стоял лютый холод, огромная серая туча затянула все небо и скрыла солнце.
Во время этой работы им приходилось очень мало двигаться, шевелились в основном только правые руки. Окраска требовала аккуратности и сосредоточенности, иначе они забрызгали бы стекла или на темно-зеленых рамах появились бы белые дорожки, потому что обе краски наносились одновременно. У каждого рабочего было две жестянки с красками и два набора кистей.
Ветер дул сильно, но не внезапными порывами − это был непрекращающийся шквал, который насквозь пронизывал тело, и люди дрожали и цепенели от холода. Ветер дул справа, и это было очень скверно, ибо поднятая правая рука оставляла правую часть тела незащищенной. Левую руку можно было спрятать в карман, она почти все время была прижата к телу. А это уж совсем другое дело.