Кроме того, для работающего человека ветер справа хуже еще и потому, что пуговицы на мужских куртках всегда пришивают с правой стороны, и холод с легкостью забирался им под одежду. Филпот ощущал это сильней других, у него вообще не хватало нескольких пуговиц на куртке и жилете.
Они продрогли до костей, но не бросали работу. От холода у них стучали зубы, лица и руки стали фиолетовые, как губы мертвеца. Глаза слезились, веки были красные и воспаленные. У Филпота и Харлоу скоро промокли ноги. Ботинки насквозь пропитались холодной вонючей грязью, ноги невыносимо ныли от стужи.
Но конечно, больше всего страдали руки. Руки одеревенели, пальцы не чувствовали, что держат кисть. Филпот, обмакивая кисть, уронил ее в жестянку с краской и не смог вытащить − пальцы не слушались его. Тогда он опустил руку в карман, чтобы она немного отогрелась, и принялся ходить взад и вперед, притопывая ногами. Его примеру вскоре последовали Оуэн, Истон и Харлоу. Все они завернули за угол, к защищенной от ветра части дома, где работал Слайм. Они расхаживали взад и вперед, топали ногами, размахивали руками и терли пальцы, чтобы согреться.
− Знать бы, что Скряга не придет, я надел бы пальто и в нем работал, − сказал Филпот. − Но разве угадаешь, когда появится эта тварь, а если увидит меня в пальто, то выпрет отсюда ко всем чертям.
− Пальто бы нам не помешало, − сказал Истон. − Когда не мерзнешь, работа идет быстрей.
− Красс и без Скряги никому не разрешит надеть пальто, − продолжал Филпот.
− И правильно сделает. Что ж, по-твоему, он не имеет права делать нам замечания? − задиристо спросил Слайм. − Красс сам влипнет в историю, если явится Хантер и увидит, что мы здесь шубы понадевали. Это же смешно.
Слайм страдал от холода меньше других не только потому, что выбрал защищенное от ветра окно, но и потому, что был одет теплее.
− Как по-вашему, что Красс делает? − спросил Истон, который шагал взад и вперед, высоко подняв плечи и спрятав руки глубоко в карманы.
− Не знаю, черт бы его взял, − отозвался Филпот. − Заваривает кашу с красками, смешивает их да растирает. Он ведь никогда не делает работы вроде этой. Знает, как устроиться, чтобы себя не обидеть.
− Ну и что тут такого? Мы на его месте делали бы то же самое, − сказал Слайм и насмешливо добавил: − Может быть, ты отдал бы всю легкую работу другим, а сам стал делать всю трудную?
Слайм знал, что, хотя они говорят о Крассе, они намекают заодно и на него, и, отвечая Филпоту, он тайком поглядывал на Оуэна, который до сих пор молчал.
− Вопрос не в том, что бы стали делать мы, − вступил в разговор Харлоу, − а в справедливости. Это несправедливо со стороны Красса забирать всю легкую работу себе, а другим оставлять всю трудную. И незачем говорить, что мы делали бы то же самое, если бы могли, − это не оправдание.
− Никого нельзя винить в том, что каждый думает в первую очередь о себе, − сказал Оуэн в ответ на испытующий взгляд Слайма. − Это закон современной системы: каждый думает лишь о себе, а до остальных никому дела нет. Что касается меня, я не исповедую самоотречения. И не притворяюсь, будто руководствуюсь заповедями Иисуса. Но вот что странно, как это вы, последователи Христа, пропагандируете эгоизм. А впрочем, ничего удивительного, ведь слово «христианин» уже давно не означает − последователь Христа. Оно приобрело значение − лжец и лицемер.
Слайм не ответил. Он был истинно верующим, вероятно, это и давало ему силы перенести оскорбление с кротостью и смирением.
− Интересно, который час? − спросил Филпот.
Слайм взглянул на часы. Было около десяти.
− Господи боже мой! Так рано? − застонал Истон, и они снова начали работать. − До обеда еще целых два часа!
Всего-навсего два часа! Но этим несчастным, полуголодным, плохо одетым беднякам, стоявшим здесь на ветру, который пронизывал их насквозь и впивался ледяными щупальцами в сердце и легкие, эти два часа представлялись целой вечностью. Судя по нетерпению, с которым они ожидали обеда, можно было подумать, что им предстоит роскошный пир, а не хлеб, сыр с луком или копченая рыбина да перепревший чай.
Два часа пытки до обеда и еще три часа − после обеда. А потом, слава богу, будет слишком темно, чтобы работать.
Для них бы было гораздо лучше, если бы они не были «свободными» людьми, а рабами, не наемной силой, а собственностью мистера Раштона. Сейчас ему наплевать, если один из них или все они заболеют или умрут от простуды. Его это не касается. Найдется сколько угодно людей, которые сидят без работы и живут впроголодь и которые с радостью займут их места. Но если бы они были собственностью Раштона, он наверняка приказал бы прервать работу вроде этой и велел бы выполнить ее позже, чтобы не рисковать здоровьем и жизнью своих рабов, или, если бы уж они продолжали работать в такую погоду, хозяин позаботился бы по крайней мере о том, чтобы они были как следует накормлены и одеты. Он заботился бы о них не меньше, чем о своей лошади.