Однажды вечером − это было в середине июня − Истон, возвращаясь с участка Харлоу, принес жене букет цветов − красные и белые розы и анютины глазки. Он вошел в дом как раз в тот момент, когда Рут собирала ему корзинку с едой на завтрашний день. Ребенок спал в своей кроватке около окна. Хотя было уже около девяти часов, лампа не горела, и мрачный сумеречный свет из открытого окна усиливал ощущение безнадежности. Огонь в камине уже погас, и там тлела только кучка золы. У камина лежал старый коврик из джута, когда-то яркий и красивый, но краски на нем стерлись настолько, что невозможно было различить узор. Пол в комнате ничем не прикрыт, если не считать двух или трех обрезков старых ковриков, купленных Рут в разное время за несколько пенсов у самых убогих старьевщиков. Стол и стулья были, пожалуй, единственными вещами, уцелевшими от прежней обстановки, небольшой буфет был почти пуст − в нем оставались три-четыре тарелки разного размера и расцветки и несколько чашек и блюдец.
Тишину нарушали только случайные звуки проезжавших мимо повозок и до странности отчетливые голоса игравших на улице ребятишек.
− Вот я что принес тебе, − сказал Истон, протягивая жене цветы. − Я думал, они тебе понравятся. Я их взял у Харлоу. Ты ведь знаешь, я ему немного помогаю на его участке.
Сперва он подумал, что она не хочет брать их. Рут стояла у стола спиной к окну, и он не мог рассмотреть выражения ее лица, когда она заколебалась, прежде чем пробормотать слова благодарности и взять цветы, которые тут же положила на стол, едва к ним прикоснувшись.
Обиженный ее, как ему показалось, невниманием, Истон не пытался вести разговор дальше, а сразу прошел на кухню помыть руки и тут же улегся спать.
А Рут еще долго сидела внизу у потухшего камина, среди тишины и сгущающихся теней, с букетом цветов в руках, и вновь переживала события прошедшего года, снедаемая угрызениями совести.
Присутствие Мэри Линден и двух ее детей, вероятно, спасало Рут от того, чтобы чувствовать себя еще несчастней. Маленькая Элси попросила у нее разрешения гулять с ребенком, а Рут, в свой черед, выполняла за нее домашнюю работу. Самой Мэри едва хватало времени на шитье − благо, что работала она надомницей, а по воскресеньям она убирала комнаты, чинила одежду своих ребятишек − словом, отдыхала. Иногда в воскресенье вечером она и Рут с детьми отправлялись навестить миссис Оуэн, которая, хотя и не была лежачей больной, но очень редко выходила из дома. Работа в меблированных комнатах привела ее к тяжкому заболеванию, от которого она никак не могла оправиться. Раз или два ее смотрел доктор и посоветовал ей покой. Он запретил ей поднимать тяжести, мыть полы, застилать постель; прописал ей калорийную пищу − крепкий бульон, цыплят, рюмочку вина и тому подобное. Правда, доктор не предложил ей путешествие вокруг света на паровой яхте или поездку в Швейцарию − вероятно, решил все-таки, что это им не по карману. Порой она чувствовала себя настолько плохо, что вынуждена была выполнять, по крайней мере, одно из предписаний врача − лежать, но тогда она мучилась от сознания того, что не может делать всю работу по дому и Оуэну приходится самому готовить себе чай, когда он по вечерам приходит с работы. Однажды ей стало так плохо, что Оуэн готов был остаться дома и не ходить на работу, но выручила миссис Истон: в течение нескольких дней она приглядывала за больной и прибирала в доме.
К счастью, с наступлением теплой погоды здоровье самого Оуэна улучшилось. После приступа кровохарканья, случившегося с ним, когда он писал рекламы, он долго боялся спать по ночам из страха, что это может повториться. Он сказал, что люди умирали от этого во сне. Но мало-помалу кошмар перестал его преследовать. Норе ничего не сказали о том, что случилось той ночью: помочь она все равно ничем не могла, а волнений ей только прибавилось бы. Иногда он сомневался, правильно ли поступил, но со временем здоровье его поправилось, и он был рад, что промолчал.
Фрэнки за последнее время возобновил свои упражнения с утюгом − силы его восстановились с тех пор, как Оуэн опять стал регулярно работать и Фрэнки получал свою овсяную кашу и молоко, и к тому же еще лекарство, которое продавал аптекарь в Уиндли по шиллингу за большую бутылку. Два или три раза в неделю он устраивал, как он их называл, «приемы» − его гостями были Элси, Чарли и ребенок Истонов. Иногда, когда миссис Оуэн чувствовала себя плохо, Элси оставалась с ней после чая и делала кое-что по хозяйству, пока дети уходили играть, но обычно они все четверо отправлялись вместе играть в парке или пускать в пруду кораблики. Однажды кораблик застрял ярдах в двух от берега, и Фрэнки, пытаясь дотянуться до него палкой, упал в воду, а Чарли, желая его вытащить, тоже свалился. Тогда Элси положила ребенка на землю и схватила Чарли, но, пока она его тащила, ребенок покатился вниз и, вероятно, тоже свалился бы в воду, если бы не случайно проходивший мимо мужчина, который и предотвратил беду. К счастью, глубина в этом месте была не более двух футов, и с мальчиками ничего худого не случилось. Они вернулись домой насквозь промокшие, все в грязи, но очень гордые, словно чем-то отличились.