Большинство рабочих взяли эти карточки вместе с конвертами, где лежали деньги, и спокойно пошли прочь, − только отойдя на некоторое расстояние, они сообразили, что написано на карточках. Двое или трое остановились в нескольких шагах от выплатного окошечка на виду у Раштона и Скряги, демонстративно разорвали карточки, а обрывки бросили на землю. Один рабочий, читая карточку, задержался у окошка, а затем выругался и, швырнув ее Раштону в физиономию, потребовал немедленный расчет, который был произведен тут же без промедления, и темя, кто еще не успел получить деньги, пришлось подождать, пока он заполнил свой табель.
Слух об истории с карточкой распространился широко и очень быстро. О ней говорили буквально в каждой мастерской. Если кто-нибудь из работающих у Раштона встречался с рабочими других фирм, те обязательно кричали: «Как бы попорчены они ни были!» или: «Гляди, ребята! Раштоновские воры идут!»
И среди рабочих Раштона это тоже стало своего рода формой приветствия, когда двое встречались, они восклицали: «Помни! Как бы они ни были попорчены!»
Если кто-нибудь из раштоновских рабочих уходил домой и на руках или на одежде у них краски или белил было больше обычного, остальные грозили ему, что доложат, как он крадет материал. «Как бы ни был попорчен материал, уносить его с места работы не разрешается» − стало их любимой шуткой.
Харлоу составил перечень правил и заявил, что мистер Раштон поручил ему довести эти правила до сведения рабочих. Одно из правил гласило, что каждый рабочий должен взвешиваться, приходя на работу утром и перед уходом, − каждый, кто прибавит в весе, будет уволен.
Этот приказ вызвал немало громкой ругани и тайного негодования, рабочие говорили, что такие распоряжения особенно красиво выглядят, когда исходят от людей вроде Раштона и Хантера, и обычно вспоминали при этом столик с мраморной доской, барометр, жалюзи и другие подобные случаи.
Ни один из рабочих прямо не сказал ни единого слова по поводу этих карточек ни Скряге, ни Раштону, но однажды утром, когда Раштон за завтраком просматривал полученную почту, в одном из конвертов он обнаружил такую карточку, измазанную дерьмом. В это утро он не позавтракал.
Не нужно так уж удивляться, что ни у кого из рабочих не хватало мужества открыто возмутиться − ведь, несмотря на летнюю пору, множество народу сидело без работы и гораздо легче было вылететь с работы, чем устроиться на другую.
Ни один рабочий не был пойман на воровстве «каких-либо материалов, как бы попорчены они ни были», и тем не менее за это лето пятеро или шестеро были схвачены полицией и отправлены в тюрьму − эти люди не смогли уплатить свои жалкие налоги.
* * *
В течение всего лета Оуэн по-прежнему оставался среди товарищей мишенью для насмешек за разговоры о причинах нищеты и о путях, которыми ее можно ликвидировать.
Большинство рабочих утаивало из получки от жен пару шиллингов или полкроны на карманные расходы − на пиво и на табак. Мало кто тратил на это больше, и уж совсем немного было таких, которые тратили на выпивку столько, что от этого страдала семья.
Большинство тех, кто оставлял себе полкроны или три шиллинга, знали, что из этих денег они должны купить себе одежду. Кое-кто выплачивал по шиллингу в неделю портному или в лавку, где одежда продавалась в кредит. Были и такие, кто изредка позволял себе покупать дешевые, но новые костюмы. Другие покупали или поручали женам покупать для них одежду в магазине подержанных вещей − они выплачивали примерно шиллинг каждую неделю и получали нужную им вещь лишь тогда, когда вся сумма была выплачена.
Большая часть рабочих не тратила на выпивку и шиллинга в неделю, а многие, отнюдь не будучи принципиальными трезвенниками, по неделям не заходили в трактир и не брали в рот ни глотка спиртного.
Были и такие, кто вместо чая, кофе или какао за обедом и ужином пил пиво. Это стоило не дороже безалкогольных напитков, и тем не менее находились люди, называвшие их преступниками и утверждавшие, что нужно заставить их пить что-нибудь другое − причем все это адресовалось только рабочим. Что же касается неработающих классов, то они, естественно, могли веселиться, «попивая виски, вина и шерри», не говоря уже о пиве, которое они пили бочками, или дюжинами, или дюжинами дюжин бутылок. Но это, уж конечно, совсем другая материя − эти люди получали так много денег от труда рабочих, что могли позволить себе пьянствовать, не лишая своих детей средств к существованию.
Нет более гнусной и подлой клеветы, чем утверждение, будто значительная часть рабочих лишает свою семью средств к существованию из-за пьянства. Это заведомая ложь. Встречаются, конечно, и такие, но они не составляют сколько-нибудь серьезного процента. Их совсем немного, и их же товарищи рабочие презрительно относятся к ним.