Мэри приготовила ему чай на кухне, где горел яркий огонь и пел свою песенку чайник. Истон зажег лампу, снял и пальто и шляпу, поставил чайник на огонь и решил подняться наверх, пока вскипит чайник. В спальне лампа не горела, и комната была бы в полной темноте, если бы не красноватый отблеск огня в камине, который, однако, не мог рассеять мрак, царящий в комнате, и не давал Истону возможности как следует разглядеть все, что находится в спальне. Мертвая тишина, стоявшая в комнате, вдруг испугала его. Он быстро подошел к кровати и убедился, что спальня пуста. Он окликнул Рут − ответа не было, поспешные поиски убедили его, что Рут исчезла.
Миссис Линден тут же припомнила, что жена Оуэна рассказала ей о странной просьбе Рут, она сообщила об этом Истону, после чего его страхи тысячекратно возросли. Он не мог себе представить, почему его жена ушла и куда она могла пойти, но надо было действовать, и он поспешно выскочил из дому на поиски. Почти бессознательно направил он свои шаги к дому Оуэнов. Вдвоем с Оуэном они обегали все места, куда она могла бы пойти, но нигде не нашли ее следов.
Неподалеку от города жил ее отец. Они прежде всего бросились туда, хотя Истон сомневался, что найдет там Рут − она была в плохих отношениях с мачехой. Его предположения оказались справедливыми − они напрасно ходили туда.
Где они только ее ни искали, куда только ни заглядывали, по временам возвращаясь к дому Истона, проверить, не вернулась ли Рут. Но никаких следов им не удалось обнаружить, никто ее не видел, наверное, потому, что дождливые мрачные улицы были пустынны, и из дома выходили только те, кого заставляли дела.
Около одиннадцати часов вечера Нора стояла у дверей, ожидая Оуэна и Истона, и вдруг ей почудилась фигура женщины в тени ворот напротив. Это был пустующий дом с садом, и очертания кустов так неясно вырисовывались в темноте, что разглядеть что-нибудь толком было невозможно, но, чем больше Нора вглядывалась, тем больше убеждалась, что в воротах кто-то стоит. В конце концов, собрав все свое мужество, она перебежала через дорогу и, вся дрожа, приблизилась к воротам. Тут ей стало ясно, что она не ошиблась. Там действительно стояла женщина с ребенком на руках − она прислонилась к воротному столбу, ухватившись левой рукой за железную решетку. Эта женщина была Рут. Нора узнала ее даже в темноте. Она едва держалась на ногах, и, когда Нора протянула к ней руку, она почувствовала, что Рут совершенно промокла и вся дрожит. Рут чуть не падала в обморок от усталости, но ни за что не хотела войти в дом, пока Нора не убедила ее, что Истона там нет, и, даже если он придет, Нора ее спрячет. Когда же наконец Рут согласилась и вошла, то она не захотела снять пальто и шляпу и сесть на стул, а опустилась на пол возле кресла Норы и, зарывшись лицом ей в колени, всхлипывая, призналась во всем, рассказала ту же самую историю, которую во время своей болезни, будучи без сознания, уже не раз изливала той же слушательнице. Новым в рассказе было только описание ее странствий в эту злосчастную ночь.
Она так горько плакала и была такой несчастной и убитой, такой пристыженной; рассказывая свою горестную повесть, она во всем обвиняла себя, не пытаясь оправдаться, только повторяя вновь и вновь, что не хотела поступить дурно, и Нора тоже не смогла удержаться от слез.
Она рассказала, что всякий раз, когда видит Истона, ее мучит постыдная тайна, так сильно мучит, что ей все время приходит на ум озеро в парке, и вот наконец созрело страшное решение покончить с собой и с ребенком. Она прибежала к воротам парка, но их уже заперли на ночь, тут она вспомнила, что можно и иначе проникнуть в парк − в дальнем конце его нет ограды, она отправилась за три мили туда и обнаружила, что ограду восстановили, стало быть, и там нельзя пройти. Только тут, столкнувшись с невозможностью осуществить свое намерение, она впервые поняла, как глупо, как жестоко то, что она собиралась сделать. Но хотя она и отказалась от своего первоначального намерения, она сказала Норе, что никогда не вернется домой, она снимет где-нибудь комнату, найдет себе работу; может быть, ей удастся устроиться так, чтобы ей разрешили держать при себе ребенка, если же нет, она станет работать и платить кому-нибудь, кто будет присматривать за маленькой, домой же она не вернется никогда. Ей бы только найти, где на несколько дней приютиться, и она уверена, что заработает себе на жизнь, но домой она вернуться не может, лучше уж бродить всю ночь по улицам, чем вернуться домой.