Soit.[27] Ключ остался снаружи, парень из Утрехта — внутри, я поцеловал ее и ощутил ее тепло, но тут же заметил, что это не я ее поцеловал, а она меня и что она обняла меня и погладила.
Она сказала, и я мог не только слышать ее, но и чувствовать, так близко ко мне она была:
— Ты такой странный, глаза у тебя…
Больше она ничего не сказала, вздохнула и отпустила меня.
Мы медленно пошли назад, в сторону бульвара Брюна, мы пили кофе в баре, а молодые работяги играли в настольный футбол, и я запомнил все, что они говорили. Двое из них были одеты в комбинезоны, трое других носили кричаще яркую дешевку. Звонкое щелканье их игры и хриплые, невнятные выкрики заглушали музыку пластинок Паташу.[28]
Двое парней подошли к нам поближе.
— Vous êtes Américains?[29] — спросил один, он был немного навеселе.
— Нет, она — ирландка, а я — голландец, — ответил я.
— Нет, — сказал парень, — вы американцы, — и крикнул остальным: — Они американцы! — а потом добавил, обращаясь к нам: — Хотите выпить с нами?
Это сходилось с тем, что мы прочли в путеводителе парня из Утрехта насчет характера парижан. Мы приняли их предложение, но тут я почувствовал, как она под столом сжала коленками мою ногу, и понял, что она хочет уйти, да я и сам хотел уйти, потому что опасался: они увидят, чем она там занимается, и будут говорить об этом между собой или смеяться над нами.
— Французский пролетариат, — сказал один из работяг, — предлагает американскому капитализму выпивку.
Остальные засмеялись — теперь они окружили наш столик и смотрели, как мы пьем кофе.
— Мы не американцы, — повторил я. — Она приехала из Ирландии, Дублин, а я — из Голландии. La Hollande, Pays-Bas,[30] Амстердам.
— Нет, — сказал старший из них или предводитель, тот, что был немного навеселе. — Amerikanen, New York. How do you do. Américains, capitàlistes.[31]
Мы допили свой кофе, поблагодарили их и пожали им руки. Они проводили нас до двери, и я увидел, что они все еще смотрят нам вслед, когда, метрах в ста от бара, она меня поцеловала.
Я притянул ее к себе. И вдруг увидел, что они идут за нами.
— Они идут за нами, — сказал я.
Она оглянулась. Они приближались, а когда мы ускорили шаг, побежали.
— Бежим, — сказал я ей, — мы успеем добежать до кемпинга, тут недалеко.
Но она не хотела бежать, и они нас догнали. Мы остановились, никто не сказал ни слова, и поэтому все выглядело странно, даже немного страшно, когда они нас окружили.
Наконец предводитель, который угощал нас кофе, заговорил.
Он крепко схватил меня и начал:
— Тут важный вопрос. Все не так серьезно, но… — Теперь он был уже по-настоящему пьян. — Приключилась неприятность, — прошептал он. Остальные молча стояли вокруг нас.
— Чего они хотят? — спросила Вивьен. Она не понимала по-французски.
— Я не знаю. — И я спросил предводителя, все еще державшего меня: — Чего вы хотите? Отпустите меня.
Он схватил меня за плечи и встряхнул.
— Заткни пасть, грязный, тупоголовый америкашка, — заорал он. — Дело в том, что ты с девушкой.
Он отпустил меня. Я был напуган.
— Пошли отсюда, — сказал я Вивьен.
Но она снова спросила:
— Чего они хотят?
И я заорал:
— Я тебе уже сказал, что не знаю.
Предводитель снова ухватился за меня.
— Тут небольшая трудность, — сказал он. — Кое-что не сошлось в кассе. Касса, в кафе. Совсем ненамного.
Я почувствовал ужасную усталость. На улице не было ни души.
— Это действительно досадно, — бормотал он. — Серьезная неприятность. Совершенная мелочь. Пошли с нами в кафе, а?
— Ладно, — согласился я, — и спросим самого patron, что там случилось.
И мы, все вместе, медленно направились в сторону кафе, тупо и молча, как стадо, — пока они внезапно не остановились. Я хотел идти дальше, но он принялся орать:
— Теперь ты должен остановиться, ты, проклятый, вонючий… — И вдруг замолчал.
— Я думал, мы должны вернуться в кафе, — сказал я, но он схватил меня за одежду и закрыл мне рот своей здоровенной лапой, потом зажал нос другой рукой, так что я совсем не мог дышать.
— Если бы с тобой не было девушки!.. — взвизгнул он, а потом выругался, отпустил меня и заговорил плаксивым голосом: — Такая неприятность, просто не могу сказать.
Я начал медленно отступать, пока не увидел, что один из них держит в руке нож. Это уже серьезно, подумал я, нож был ржавый, и я спросил:
— Сколько?