Постановления, принятые по случаю крестового похода, позволяли королю издавать законы для всего королевства. Он властно воспользовался этой возможностью, чтобы обойтись без сеньориального посредничества при сборе «саладиновой десятины», которую могли взимать только носители публичной власти (король, графы и герцоги)[102].
Филипп организовал свой поход с большой тщательностью. Несчастье, постигшее императора Фридриха Барбароссу при переходе через Малую Азию, побудило его выбрать морской путь. Однако, в отличие от короля Ричарда, он не имел флота и должен был заранее позаботиться о кораблях. В ходе зимы 1189/90 года он дал широкие полномочия Гуго III, герцогу Бургундскому, чтобы вести переговоры с Генуей о транспортировке 650 рыцарей, 1300 оруженосцев и 1360 лошадей. Эти контингенты не включали в себя всех крестоносцев королевства, но только лишь воинов королевского домена. В августе 1190 года король Филипп обязался расплатиться с генуэзцами и разрешил им учреждать свои конторы и торговые монополии на территориях, которые будут завоеваны или отвоеваны у мусульман. Впрочем, Генуя была не единственным портом Западного Средиземноморья, который выиграл от Третьего крестового похода. Марсель тоже получил сильный толчок к развитию. Так, Ги де Лузиньян, король Иерусалимский, уступил этому большому провансальскому городу право свободной торговли с Акрой.
Король Франции издал и другие особые указы, в частности в пользу семейства своего шамбеллана Готье и каноников собора Парижской Богоматери, а также по поводу возможной вакансии престола епископа Парижского. Но прежде всего он позаботился о том, как будет осуществляться властное и административное управление королевством в его отсутствие.
Ордонанс или завещание
короля Филиппа (июнь 1190 года)
Филипп не бежал от ответственности и старался предусмотреть все случайности, которые могли произойти во время его пребывания за морем. Заботясь о положении дел в своем королевстве, он предусмотрел даже возможность своей гибели. Разве не было величия в этом молодом человеке, который так ясно сознавал долг правителя, тревожась о судьбе своего королевства и последствиях своей смерти? Принимая постановления во имя будущего королевской власти, не показал ли он тем самым, что является истинным главой государства, достойным своего звания?
Недавняя смерть его супруги, королевы Изабеллы, к которой он уже успел проникнуться самыми нежными чувствами, напомнила ему о бренности человеческого существования. По случаю ее кончины, наступившей на двадцатом году жизни, 15 марта 1190 года, Филипп дал последнее подтверждение своей любви, устроив торжественные похороны и погребение в соборе Парижской Богоматери. Епископ Морис де Сюлли велел возвести алтарь в честь усопшей, а король, ради упокоения души королевы и своих предшественников, основал две новых часовни и обеспечил каждому из двух священников, получивших там должность, доход в 15 ливров на все времена. Не было ли это знаком великой признательности к той, которая обеспечила продолжение его династии и подарила ему сына, принца Людовика, рожденного в августе 1187 года?
Постановления, которые Филипп принял в июне 1190 года по поводу административного и властного управления королевством, получили название «завещания». Ясно указав, что надлежит делать в случае его смерти, он хладнокровно рассмотрел ситуацию, которая могла возникнуть, если бы его юный и некрепкий здоровьем сын Людовик, к несчастью, тоже сошел в могилу. Однако завещательный аспект документа не должен заслонять его главную суть: разрыв с обычаями первых Капетингов и зарождение королевской власти нового типа. Этот текст является одним из существенных ее оснований и даже, если можно так сказать, фундаментальной учредительной базой, обеспечившей первоначальное удаление магнатов из узкого круга полномочных представителей власти. В известном смысле, можно усмотреть рождение настоящего государства в этом желании Филиппа II заботливо отличать и отделять королевскую власть от неясной коллегиальности, осуществляемой королем и его главными вассалами.
102
A.PA, 1.1, № 252; G. Rigord, p. 25-26: король законодательствовал для всего королевства; он решил, что суд какого-нибудь графа или герцога может выносить судебные постановления о спорах, возникших по поводу долгов крестоносцев, если местный сеньориальный трибунал не вмешается, и уточнил, что епископский или архиепископский трибунал должен проявлять интерес к этому делу только в том случае, если светское судопроизводство потерпит неудачу или вообще будет отсутствовать. Что касалось «саладиновой десятины», от нее были освобождены только прокаженные, монахи Цистерцианского и Картезианского орденов, а также монахи ордена Фонтевро; все остальные, клирики и миряне, должны были ее платить.