Направление Вольфа и Бека развивается в филологии до сих пор. Недостатки этой линии развития – преимущественное внимание к рациональной интерпретации при недооценке собственно понимания, вера в наличие «единственного толкования», пренебрежение ролью неосознаваемых процессов в герменевтической ситуации, длительное отсутствие новых идей в герменевтических методиках. Текст берется как «данность», а не как часть развивающейся социальной действительности, и уверенность в том, что филолог-интерпретатор знает «истину в последней инстанции» о «подлинных движениях души» продуцента, вновь приводит герменевтику к субъективизму. Последнему способствует и распространенность позитивистской методологии среди части филологов, поверивших, что понимание может изучаться и моделироваться методами естественных наук, якобы не нуждающихся, по мнению позитивистов, в общих понятиях типа «материя», «сознание», «опредмечивание» и пр.
Эти настроения давно начали проникать в методологию науки, и не случайно антипозитивистская герменевтика начинает складываться раньше широкого распространения позитивизма. Так, Ф. Шлейермахер (1768 – 1834), основатель объективно-идеалистической герменевтики, определял понимание как «самоотыскание мыслящего духа», т.е. как «встречу» одного субъективного «духа» с другим и превращение их в «единый дух» на основе опредмеченного в тексте мышления. Как писал другой представитель той же герменевтической школы (Ast, 1808), «всё выходит из единого духа и устремляется в единый дух».
Эта фразеология объективно-идеалистической герменевтики, мистифицированно отражающая представление о понимании как общественном явлении, резко противостоит исследовательскому стилю герменевтики позитивизма, которая вообще не пользовалась (во всяком случае, первоначально) ни понятием и термином «понимание», ни понятием и тер{31}мином «сознание» («дух»). Становление знания в позитивизме покрывалось термином «объяснение», причем предполагалось, что объяснением совершенно одинаково оперируют при образовании естественнонаучных и социальных знаний. Отсутствие категориальных и общих понятий препятствовало развитию филологической и всякой иной герменевтики.
Обновление герменевтики было на определенном этапе ее развития объективно-идеалистической реакцией на позитивистскую концепцию становления знания. Было выдвинуто положение о недопустимости абсолютизации методов естественнонаучного объяснения. Необоснованная абсолютизация сходства в становлении естественнонаучного и социального знания была заменена столь же необоснованной абсолютизацией их противоположности, что и должно было случиться при столкновении идеалистических школ, не признающих диалектики. Вместе с тем, это столкновение теоретических позиций пошло на пользу развитию герменевтики, хотя противоборствующие лагеря так и не смогли сделать как будто естественного вывода о необходимости разрабатывать типологию понимания текстов по критерию типов герменевтической ситуации. Свойственные обеим школам тенденции к универсализациям не позволили им заметить, что и содержательность текстов, и ситуации, в которых осваивается эта содержательность, обладают большим разнообразием и с точки зрения соотношения объективности и субъективности, и с точки зрения соотношения многих других опредмеченных в тексте готовностей человека оперировать категориями.
Впервые термины «объяснять» и «понимать» были противопоставлены Й. Дройзеном в середине XIX века (Droysen, 1858), причем первый термин был привязан к естествознанию, второй – к общественным наукам. Начались поиски «метода понимания». Таковым было объявлено «вчувствование» (эмпатия) (Simmel, 1892). Соответствующие теоретические идеи были синтезированы и развиты В. Дильтеем (1833 – 1911), который во множестве работ проводит ту мысль, что в «науках о духе» (Geistwissenschaften) понимание равно переживанию, а потому герменевтика есть «понимающая психология», т.е. метод описания переживаний. Поскольку «переживание содержится в выражении» (Dilthey, 1924, B. 6, 31), оно постигается путем интуитивного «проникновения в жизнь». При этом от внимания Дильтея не ускользнуло, что понимание собственных переживаний и понимание чужих переживаний – не одно и то же, поэтому были предложены разные «герменев{32}тические методы» – интроспекция и эмпатия. Эти «методы» тесно объединялись: понимание трактовалось как «нахождение Я в Ты», поскольку якобы «дух понимает лишь то, что он создал». Объективный мир был объявлен «частью переживания», понимание же определялось не как освоение действительности, а как «выражение жизни».
Хотя описываемое направление в герменевтике строилось на глубоко ошибочных общетеоретических основаниях, в нем содержалось, хотя и в мистифицированной форме, определенное рациональное зерно. Во-первых, текст рассматривался как «письменная фиксация субъективности». Это определение отчасти верно применительно к художественным текстам в определенных герменевтических ситуациях. В. Дильтей, разумеется, универсализировал это определение, положив тем самым начало крупным мистификациям в методологии исторических исследований, но для исследований, например, лирической поэзии эта теоретическая мысль оказалась плодотворной. Во-вторых, для филологической герменевтики существенно, что индивидуальное становление знания при понимании (или непонимании) текстов разного типа протекает по-разному. Если я не понял текста о земной гравитации, гравитация все равно будет на меня действовать; если же я не понял текста «Очарованного странника» Н.С. Лескова, то идейно-художественная содержательность этого текста (да и всего произведения) на меня адекватно действовать не будет. Если же я пойму оба текста, т.е. в результате обогащу себя знанием, то это обогащение будет существенно различным в одном и другом случае. Автор первого текста строил его таким образом, чтобы программировать мой логический процесс применительно к содержанию текста. Автор второго вообще строил текст не столько по программе содержания как состава будущего знания и состава частей будущего знания, сколько по программе смыслов, к которым я должен приобщиться. При чтении текста Н.С. Лескова в оптимальном случае у читателя действительно возникают чувствования, состояния и отношения, рефлектирование которых действует на личность читателя также и в том случае, когда это рефлектирование не презентируется сознанию, а лишь реактивизирует рефлективный опыт сходных (или содержательно родственных) чувствований, состояний и отношений. Термин «переживание» с описываемого времени укоренился в герменевтической практике для обозначения неосознаваемой или нечетко осознаваемой рефлексии опыта чувствований, состояний и отношений, провоци{33}руемых текстом. Для нерефлектированных состояний используется термин «эмоция».
Поскольку при интерпретации текста переживания рефлектируются сознательно и становятся элементами знания о тексте, они могут быть достаточно точно описаны словесными средствами, обозначиться словами, т.е. выступить как значащие переживания. Очевидно, «интуитивность» переживания не является единственным способом его манифестации: интерпретация художественного текста – в принципе такое же объяснение, как и всякое другое, и оно так же необходимо в филологической деятельности, как объяснение необходимо в научной деятельности химика. Кстати, научный текст (хотя и реже, чем художественный) может побуждать реципиента к значащим переживаниям, которые могут осознанно или неосознанно рефлектироваться, но это не делает текста по молекулярной физике «опредмеченным переживанием». Абсолютизация разницы между «объясняющими» и «понимающими» науками – заблуждение, но именно авторы этого заблуждения дали основание для классификации процессов понимания в зависимости от герменевтической ситуации, хотя сами они и не сделали этой классификации: она разрушила бы их универсализаторский, метафизический подход к проблеме понимания.