Выбрать главу

Поэтому любая серьезная постановка проблемы реализма должна иметь в качестве отправного пункта анализ наших представлений о восприятии. Патнэм приписывает создание господствующей сейчас философии восприятия (и в целом философии сознания) Декарту и потому называет ее картезианским взглядом на природу ментального. Этот картезианский подход возобладал в западной философии в ХVII веке, придя на смену аристотелевской теории восприятия, содержащей сильные элементы непосредственного реализма [159].

Кратко напомним, что, согласно Аристотелю, восприятие – это изменение, производимое воспринимаемым телом в душе воспринимающего человека через посредство его тела. Человек воспринимает не материю предмета, а его форму, подобно тому, как воск воспроизводит форму отпечатывающегося в нем перстня. Душа человека, испытав воздействие внешнего предмета, "уподобляется ощущаемому и становится такой же, как и оно" [160]. Однако аристотелевское понимание восприятия имело неприятные последствия. Если формой бронзовой сферы является сферичность, то в каком смысле душа уподобляется воспринимаемой ею сфере? Становится ли она сферичной? Или холодной? Или твердой?

Размышления над этими вопросами привели философов к отказу от аристотелевской теории и замене ее представлением, согласно которому чувственно воспринимаемые нами свойства вещей являются не их подлинными свойствами, а свойствами того, что происходит внутри нас, то есть свойствами наших ощущений. Формированию этого представления во многом способствовала, считает Патнэм, происходящая в ХVII веке "математизация природы". Природа стала восприниматься как область, где господствует математический закон и где все должно быть описано с помощью математических формул, поскольку только математическое описание дает "реальную" картину мира. Все то, что не поддается математическому описанию (а сюда относится богатый разнообразными качествами мир чувственного восприятия), было вынесено за сферу "реального".

Согласно Патнэму, существо картезианского взгляда на природу ментального составляет трактовка нашего опыта как принадлежащего исключительно сфере сознания, сфере, которая находится внутри нас и которая имеет нефизическую природу. Эта трактовка подкрепляется каузальной теорией восприятия, согласно которой объекты внешнего мира, воздействуя на наши органы чувств, причинно вызывают цепочку событий, ведущую к возникновению "ментальных образов" в нашем сознании. В материалистической версии этой теории ментальные образы или репрезентации трактуются как следствия событий или процессов в нашем мозге.

Таким образом, ключевым допущением "картезианской" философии сознания является предположение о существовании некоторой области контакта или взаимодействия между нашими когнитивными способностями и объектами внешнего мира, области, которая представлена "чувственными данными", "ощущениями", "опытом", "внутренними переживаниями", "ментальными репрезентациями" и т.д. Следует отметить, что идея этой области взаимодействия позволила материалистически настроенным философам сохранить реализм и в отношении чувственно воспринимаемых вещей, правда, в его "опосредованном" варианте. Согласно этому варианту, мы воспринимаем внешние вещи не напрямую, а опосредованно, получая восприятия, причинно вызванные ими. Благодаря этому объяснению даже вторичные качества обрели некоторый производный характер реальности: если они и не являются подлинными свойствами вещей, то существуют как диспозиции, определенным образом воздействующие на наш мозг через органы чувств.

Патнэм убежден, что путь к решению проблемы реализма лежит через развенчание этого господствующего картезианского представления о восприятии. В своей критике он следует идеям Дж.Остина, который в книге "Sense and Sensibilia” (1962) [161] предложил, согласно Патнэму, "наиболее мощную защиту" непосредственного реализма в истории философии [162]. Однако многие восприняли критику Остина как направленную исключительно против теории "чувственных данных". В результате философы, считает Патнэм, прекратили говорить о "чувственных данных" и стали употреблять термин "опыт". Стать непосредственным реалистом "оказалось" делом несложным: для этого потребовалось лишь вместо фразы "Мы воспринимаем зрительные впечатления" говорить: "Мы имеем зрительные впечатления". Эта словесная уловка, по мнению Патнэма, никоим образом не устранила проблемы и не изменила кардинальным образом общего представления о восприятии. И хотя теория "чувственных данных" после критики Остина считается полностью дискредитировавшей себя, допущения, лежащие в ее основе, сохраняют, согласно Патнэму, свое значение в современной философии сознания и когнитивной науке, а потому требуют критического анализа и замены.

вернуться

159

[159] Непосредственным реализмом называют такую позицию, когда восприятие трактуется как непосредственный контакт с миром, как непосредственное знание о внешних объектах; причем чувственно воспринимаемые свойства этих объектов (цвет, форма, размер и т.д.) понимаются как их подлинные свойства.

вернуться

160

[160] Аристотель. Соч.: В 4 т. Т. 1. М., 1976. С. 407.

вернуться

161

[161] Кратко напомним, что критика Остина главным образом направлена против тех аргументов, которые обычно выдвигают в пользу теории "чувственных данных" как некоторой ментальной сферы. Первый аргумент опирается на возможность ошибочных восприятий (например, прямая палочка в сосуде с водой воспринимается нами как изломанная; круглый стол, рассматриваемый под углом, выглядит имеющим форму эллипса, но поскольку палочка является прямой, а стол круглым, из этого делается вывод, что мы воспринимаем некоторый образ или ментальную картину палочки и стола, а не их самих). Другой аргумент построен на возможности одних и тех же восприятий во сне и наяву. Ход рассуждений здесь примерно такой: поскольку зрительные восприятия во сне не могут быть вызваны физическими объектами, спящий человек видит нечто ментальное, но и наяву он также воспринимает нечто ментальное, так как совершенно одинаковые восприятия (предполагается, что во сне и наяву человек может иметь качественно неразличимые восприятия) не могут быть вызваны вещами такой различной природы, как физический объект и ментальный образ. В ответ на первый аргумент Остин говорит, что слово "выглядит" указывает на неуверенное суждение относительно реальности, а не на бесспорное суждение относительно ментальной сферы. Мы говорим, что нечто выглядит как эллипс только тогда, когда у нас есть основания сомневаться в том, что нечто действительно имеет форму эллипса. Более того, даже если предположить возникновение ментального образа в сознании, когда мы зрительно воспринимаем какой-либо предмет, то было бы ошибочно описывать это "чувственное данное" как имеющее форму эллипса, длинное, красное и т.д. Что касается второго аргумента, то Остин указывает, что в нем использованы совершенно необоснованные допущения. Во-первых, предполагается, что в сновидениях мы что-то воспринимаем. Во-вторых, делается совершенно необоснованный вывод, что если объект не является физическим, то он имеет ментальную природу. В-третьих, принимается как само собой разумеющееся, что опыт во сне и наяву является качественно неразличимым, хотя мы практически во всех случаях прекрасно чувствуем эту разницу. В-четвертых, в этом аргументе термины "непосредственный" и "опосредованный" имеют очень странное истолкование: объект, находящийся непосредственно перед нами, мы воспринимаем как изображение на внутреннем экране.

вернуться

162

[162] Следует уточнить, что Остин свою позицию определяет как реализм здравого смысла, который, наряду с наивным реализмом, представляет собой один из вариантов непосредственного реализма.