Розали! Что с тобой?.. Язык проглотила?
РОЗАЛИЯ (безразлично). Не заметила тебя.
АЛЬФРЕДО. Не заметила? Может быть, я похож на цыпленка, усевшегося на стуле? (Закашлялся.)
РОЗАЛИЯ. А цыпленок-то кашляет... (Поддразнивая Альфредо, кашляет сама.)
АЛЬФРЕДО. Говоришь, кашляет? А ты рано сегодня вышла из дому?
РОЗАЛИЯ (загадочно). Еще бы!
АЛЬФРЕДО. Где была?
РОЗАЛИЯ. В церкви.
АЛЬФРЕДО (не веря). В церкви? А потом отправила три письма донны Филумены?..
РОЗАЛИЯ (захваченная врасплох). Знал, а спрашиваешь? Зачем?
АЛЬФРЕДО (делая вид, что ему безразлично). Так просто. А кому письма?
РОЗАЛИЯ. Я же тебе сказала: цыпленок-то простудился.
АЛЬФРЕДО (обиженно, он не понял, мрачно). При чем здесь моя простуда?
РОЗАЛИЯ. Тебе ничего нельзя доверить — все разболтаешь! И вообще ты — шпион!
АЛЬФРЕДО. Что? Когда я за тобой шпионил?
РОЗАЛИЯ. За мной нечего шпионить. Я чиста, как вода из родника. И дела мои известны... вот. (Речитативом, словно повторяла это десятки раз и знает на память.) Родилась в тысяча восемьсот семидесятом году. Посчитай, сколько мне лет. Из семьи бедных, но честных родителей. Моя мать София Тромбетта была прачкой. Отец мой Прокопио Солимене — кузнецом. Розалия Солимене — это я — и Венченцо Бальоре, который чинил зонтики и делал глиняные чаши, вступили в законный брак второго ноября тысяча восемьсот восемьдесят седьмого года...
АЛЬФРЕДО. Ничего себе, ну и выбрали денек... Мертвых поминают, а они женятся...
РОЗАЛИЯ. С тобой забыли посоветоваться,
АЛЬФРЕДО (развеселившись). Все равно не послушались бы. (Поощряя ее.) Ну, а дальше?
РОЗАЛИЯ. После этого на свет появилось сразу трое детей. Акушерка, сообщив эту новость моему супругу — он месил глину, — увидела, как он нырнул головой в яму.
АЛЬФРЕДО. Захотелось освежиться?
РОЗАЛИЯ (с горечью повторяет последнюю фразу, чтобы, дать понять неуместность шутки). Нырнул в яму головой... внезапный обморок... смерть. Так и жила сиротой: ни отца, ни матери... ни мужа...
АЛЬФРЕДО. И везет же тебе на троицу.
РОЗАЛИЯ. ...с тремя малютками... Поселилась я в переулке Сан-Либорио, в подвале дома номер восемьдесят, торговала мухоловками, детскими гробиками и в праздники Пьереротта бумажными колпаками. Мухоловки сама мастерила, но денег едва хватало, чтобы прокормить моих деток. В переулке я и познакомилась с донной Филуменой — она еще девочкой играла с моими ребятишками. Так прошел двадцать один год, а дети мои по-прежнему без работы. Ну и разъехались все. Один — в Австралию, два — в Америку... больше я о них ничего и не слышала. Осталась одна-одинешенька. Одна с мухоловками, гробиками и колпаками. Ну, хватит об этом, иначе сойду с ума! Если бы не донна Филумена — она взяла меня к себе, когда стала жить с доном Доменико, — пришлось бы мне стоять у церкви и просить милостыню! Спасибо и до свидания, кино кончилось.
АЛЬФРЕДО (смеется). Завтра новая программа! Но кому же ты отнесла три письма, нельзя ли узнать?
РОЗАЛИЯ. Мне доверили деликатное поручение, и я не могу его никому передоверить. Иначе оно станет всем известно.
АЛЬФРЕДО (разочарованно, зло). Ну и вредная ты! То-то тебя всю скрючило от злости. Уродина!
РОЗАЛИЯ (сдержанно). Я не собираюсь выходить замуж!
АЛЬФРЕДО (забыв обмен оскорблениями, привычным доверительным тоном). Пришей мне пуговицу. (Показывает куда пришить.)
РОЗАЛИЯ (направляясь в спальню, так же примирительно). Завтра, если будет время.
АЛЬФРЕДО. И тесемку на трусах.
РОЗАЛИЯ. Купишь тесьму — пришью. (У двери, ведущей в комнату Филумены.) Можно войти? (С достоинством выходит в дверь налево.)
Из глубины сцены выходит Лючия с чашкой. Слышен звонок у двери. Она ставит на стол чашку, возвращается в переднюю. Через минуту из глубины сцены в сопровождении Лючии входит бледный, заспанный Доменико.
ДОМЕНИКО (замечает чашку кофе на столе). Кофе?
ЛЮЧИЯ (бросив понимающий взгляд на Альфредо, который при появлении Доменико встал). Да, синьор.
ДОМЕНИКО. Дай-ка мне.
Лючия подает чашку Доменико.
(Залпом выпивает.) О, так хотелось хотя бы глоток кофе!
АЛЬФРЕДО (мрачно). Мне тоже.
ДОМЕНИКО (Лючии). Принеси и ему чашку. (Садится за стол, подперев голову руками, погруженный в тяжелые размышления.)
Лючия делает знаки Альфредо, стараясь дать ему понять, что оставшаяся половина кофе разбавлена водой.
АЛЬФРЕДО (потеряв терпение, в бешенстве). Все равно неси!
Лючия удаляется налево, вглубь сцены.
ДОМЕНИКО. Что случилось?
АЛЬФРЕДО (улыбается через силу). Говорит, что кофе остыло. Я сказал, чтобы все равно принесла.
ДОМЕНИКО. Подогреет и принесет. (Снова задумывается.) Был у адвоката?
АЛЬФРЕДО. А как же!
ДОМЕНИКО. Когда придет?
АЛЬФРЕДО. Как только освободится. В течение дня обязательно.
Возвращается Лючия с чашкой кофе. Подходит к Альфредо, подает ему чашку, иронически смотрит на него и, развеселившись, удаляется. Альфредо с вызовом начинает пить.
ДОМЕНИКО (все еще задумавшись, сочувствующе). Плохо?
АЛЬФРЕДО (думая, что Доменико имеет в виду кофе, покорно.) Я уже пил, дон Думми, больше не хочется. Когда буду на улице, снова выпью в баре.
ДОМЕНИКО (сбитый с толку). Что?
АЛЬФРЕДО (убежденно). Кофе!
ДОМЕНИКО. Какое мне дело до кофе, Альфре? Плохо, говорю... Я имею в виду, что адвокат объявит: ничего нельзя сделать...
АЛЬФРЕДО (выпив глоток кофе, сморщился от отвращения). Нет, просто невозможно... (Ставит чашку на один из столиков в глубине сцены.)
ДОМЕНИКО. Что ты понимаешь!
АЛЬФРЕДО (тоном знатока). Как? Да это же настоящая гадость!
ДОМЕНИКО. Верно, гадость! Именно так. Она поступила безобразно. Не могла сделать...
АЛЬФРЕДО. Дон Думми, а когда она умела хорошо делать?
ДОМЕНИКО. Я обращусь в суд, в апелляционный суд, наконец, в кассационный суд!
АЛЬФРЕДО (ошеломлен). Дон Думми, ради Мадонны! Из-за глотка кофе?
ДОМЕНИКО. Да что ты пристал с этим кофе? Я говорю о своем деле!
АЛЬФРЕДО (еще не совсем поняв, неопределенно). Ну да... (До него доходит смысл смешного совпадения.) Ха... ха-ха... (Потом, испугавшись гнева дона Доменико, с готовностью разделяет угнетенное душевное состояние своего хозяина.) Черт возьми, плохо...
ДОМЕНИКО (от которого не укрылась душевная метаморфоза собеседника, смягчается и покорно воспринимает непонимание Альфредо). Зачем я советуюсь с тобой о делах? О чем можно с тобой говорить? Только о прошлом... Разве можно говорить с тобой о настоящем?.. (Смотрит на него, словно впервые увидел. В голосе появляются ноты утешения.) Альфредо Аморозо, до чего ты дошел! Щеки обвисли, волосы побелели, глаза тусклые, почти старик, впавший в детство...
АЛЬФРЕДО (выслушивает все, даже не осмеливается возражать хозяину, словно покоряясь какой-то неизбежности). Черт возьми!
ДОМЕНИКО (вспоминая, что и сам уже не молод). Годы идут, время бежит для всех одинаково... Ты помнишь Мими Сориано, дона Мими, ты не забыл его, а?
АЛЬФРЕДО (задумывается, кажется заинтересованным). Нет, синьор, разве дон Думми умер?
ДОМЕНИКО (с горечью). Умер, именно умер. Дон Мими Сориано не существует!
АЛЬФРЕДО (на лету схватывает суть дела). А... вы имеете в виду... дона Мими... (Серьезно.) Но... черт возьми!
ДОМЕНИКО (словно вновь видит себя молодым). Черные усы! Стройный, как тростник! Ночь превращал в ясный день... Разве я давал кому-нибудь спать?
АЛЬФРЕДО (зевая). Вы это обо мне?
ДОМЕНИКО. Ты помнишь ту девчонку с Капемонте? Прелесть девчонка: какое имя — Джезуммина! «Убежим», — шептала она. Как сейчас слышу ее голос. А жена ветеринара?
АЛЬФРЕДО. Да... Но зачем вы мне о ней напоминаете? У нее жила свояченица, которая работала в парикмахерской. Начал было я ухаживать, да не сошлись характерами...
ДОМЕНИКО. Когда идешь с девчонкой в парк, надо сразу бросаться в атаку. Протоптал я туда свою тропинку...
АЛЬФРЕДО. Вы были красавец хоть куда!
ДОМЕНИКО. Одевался только в серое и коричневое. Мои излюбленные цвета. На голове цилиндр, в руках хлыст... Лучшие кони — мои. Помнишь «Серебряные очи»?