Надежду Николаевну чрезвычайно интересовал криминал. Не подумайте плохого, она была женщина приличная и законопослушная, сама никаких криминальных поступков не совершала. И не слишком любила смотреть по телевизору передачи про воров в законе и войну крупных преступных группировок. Надежду интересовали разные криминальные истории, которые происходили с ее многочисленными знакомыми, на взгляд ее мужа Сан Саныча, слишком часто. Надежда обожала распутывать всевозможные криминальные загадки и делала это просто так, как говорится, из любви к искусству, потому что никаких материальных благ это ей не приносило. Морального удовлетворения, кстати, тоже, потому что Надежда все время боялась, что об очередной ее эскападе узнает муж, и тогда разразится грандиозный скандал. Муж очень опасался за здоровье и жизнь своей жены, и не без основания. Надежда не раз уже благодаря своему неуемному любопытству и умению влезать в чужие криминальные дела, никак ее не касающиеся, попадала в такие ситуации, что спасало ее только везение. Она понимала, конечно, что и везению когда-нибудь настанет конец, но ничего не могла с собой поделать. Не зря говорят, что горбатого могила исправит… Сан Саныч так часто повторял эту пословицу, что Надежда, в конце концов, обиделась и упрекнула его как-то, что он каркает, как старая ворона. Муж на ворону, в свою очередь, обиделся, и Надежда еще оказалась виновата.
Она очнулась от своих мыслей и сосредоточилась на подслушиваемом разговоре.
– Ох, Павел, – выговаривал в это время Сан Саныч своему другу, – твое увлечение девушками не доведет тебя до добра.
– Да причем здесь это, – вяло возражал Павел Петрович, – просто решил помочь. Тот тип у ресторана так грубо с ней разговаривал, мог и ударить…
На улице был шумный летний вечер, галдели многочисленные дети, пенсионеры гулко забивали козла. Прямо под окном остановилась молодая мама с коляской и стала успокаивать своего истошно орущего младенца. Надежде было очень плохо слышно, она поняла только, что речь идет о девушке. Стало быть, муж из своей дурацкой мужской солидарности ей ничего не расскажет, и она останется в полном неведении. Надежда оглянулась по сторонам, потом присела на корточки и тихонько, гусиным шагом, как учил физрук в далеком пионерском детстве, продвинулась под окно кухни.
– Да вернет она тебе папку, не украла же она ее! – слышался успокаивающий голос мужа.
– Но не вернула же! – горевал Павел Петрович. – Я как дурак полдня дома просидел, хотя дел куча! Хотя какие теперь дела… Если приглашения я не получу до следующего понедельника, то все пропало, от поездки придется отказаться. Эти французы такие бюрократы, могут визу неделю оформлять! Так что времени в обрез! И девица эта какая-то подозрительная была, – после непродолжительного молчания сказал Павел Петрович, – я теперь припоминаю…
«Угу!» – подумала Надежда и навострила уши в предвкушении интересного. Но тут с ней заговорила соседка с верхнего этажа. В общем, даже не совсем соседка. Ее балкон был расположен этажом выше, да еще и наискосок, только так можно было разглядеть Надежду. Соседка эта была женщиной по-своему удивительной. Сильно пожилая и малоподвижная, она, не имея возможности гулять по улицам, все время проводила на балконе, одним глазом смотря на улицу, а другим – в комнату, на экран вечно работающего телевизора. Таким образом она оставалась в курсе всех событий – международных, происходящих в нашей стране, и локальных, происходящих во дворе собственного дома.
– Надя! – кричала старуха. – Как у тебя цветочки-то расцвели!
Поскольку прямого ответа на такое заявление не требовалось, Надежда подняла голову и улыбнулась старухе как можно приветливее.
– Просто душа радуется смотреть! – продолжала старуха, и снова Надежда закивала, как китайский болванчик.
Мужчины за окном говорили о чем-то, но Надежда плохо слышала, потому что хоть мамаша и укатила своего младенца, на ее место явились трое подростков с мопедом. Мотор у мопеда тарахтел так оглушительно, что даже пенсионеры, забивавшие козла, возмутились. Во дворе поднялся крик. Старуха же на балконе говорила что-то насчет нерадивой Надеждиной невестки – у нее, дескать, балкон всегда пустой, глядеть противно.
Надежда была с невесткой в очень хороших отношениях, так что не следовало позволять малознакомой старухе так о невестке отзываться. Но во дворе стоял такой гвалт, что старуха все равно ничего бы не расслышала. Надежда только нахмурилась и грозно зашевелила губами. Старуха все поняла правильно и отвязалась.