Мы помешали возникновению первого сдвига, дан сигнал к окончанию всеобщей забастовки в конце недели и отправив вопрос о революции на разрешение… партийного с’езда. Вследствие этого, в рабочих массах царили общее недовольство, и даже сильное негодование. Оно не вылилось, правда, в открытый мятеж против партийного руководства, но его действие было, быть может, ещё более гибельным для будущей классовой борьбы; оно вырвало у руководства рабочим движением лучшую часть доверия рабочих. Руководству, которое нуждалось в огне против осмелевшего врага рабочего класса, оставалось теперь лишь раздувать остывшие уголья недоверия. При этом рожденные недоверие и враждебность чувствовались потом тяжёлым кошмаром во всё время революции. В ноябре ими было посеяно уже апрельское разложение. Партийный с’езд, собравшись через несколько недель, чувствовал в общем настроении в тот раз, что самый высокий революционный вал под перекрестным ветром прошел уже мимо. Делегаты партийного с’езда были выбраны ещё весною в иных условиях. Приблизительно половина из них, казалось, была на стороне более или менее ясного революционного действия; другая же половина была против. Мы, центровики, хотели всеми силами удержать партию от раскола и нам это “удалось”. В об’единяющей резолюции не было сказано о революции ни одного определенного слова ни за, ни против, но зато в ней проявлялся дух прежней самостоятельной классовой борьбы; кроме того, в ней была пред’явлена буржуазии масса благодушных требований относительно реформ, а рабочим предлагалось вооружаться впрочем, не для революционного наступления, а для необходимой самозащиты.
Необходимость самозащиты становилась теперь, провидимому, для рабочего класса самой сильной потребностью, ибо буржуазия, убедившаяся в том, что она избавилась на этот раз от опасности революции, готовилась теперь сознательно к нападению. Она вела открыта бешеную травою против социалистов, а в менее заметном виде развивала свои военные планы, добывала оружие, организовала и обучала белогвардейскую армию и посылала своих агентов за границу для спешных поручений. Рабочая красная гвардия также организовывалась, и партийное руководство принимало участие в этой работе. Но она продвигалась вперёд медленно, без достаточной энергии и целесообразности. Здесь и там угрожали автоматически попытки разрозненных местных революционных взрывов с анархистскими побочными явлениями: в Або, напр., и вспыхнул такой взрыв.
От парламентской работы не было теперь и не могло быть для дела рабочего класса ничего более, кроме вреда. Она лишь напрасно отвлекала наши силы, которые все нужны были для подготовки к приближающейся революционной борьбе. Она лишь вводила в обман и мешала видеть то, что должно было притти, что буржуазия готовила, и что рабочий класс должен был бы готовить. Когда революция угрожала в ноябре, на сейме было достигнуто демократическое постановление большинства, по которому сейм, а не какая-нибудь будь правящая шайка, распоряжался пока высшей государственной властью в стране. Это было уже похоже на действительный, хотя я слабый шаг по направлению к настоящему, безупречному “демократизму”. В комиссии основных законов мы пытались начертить более детальный план для этого прекрасного государственного строения и решили уже об’явить конкурс художников для представления самого прекрасного образца для флага на крышу финляндского демократическою государственного строения.
Тогда мы услышали из уст Свинхувуда конституцию капитала; она содержала лишь один пункт: “Строгий порядок”.
Это была свинская и кровожадная конституция. Но она апеллировала к действительности истории классовой борьбы, к насилию, в то время, когда многие социал-демократы видели ещё во сне демократическую конституцию, рождающуюся посредством избирательных побед.
2. За демократические иллюзии.
Финляндская социал-демократия не стремилась во время революции прошлою зимой вырваться прочь из рамок общей системы народного представительства. Напротив, она стремилась именно к возможно более общей системе народного представительства, к возможно более демократической форме правления. Это имел в виду выработанный Советом народных уполномоченных проект конституции, который должен был быть весною немедленно одобрен народным и голосованием. По этому проекту, вся высшая власть должна была принадлежать демократически избранному народному правительству; правительство являлась лишь исполнительной комиссией, не имеющей президента, наделённого правом самостоятельной деятельности, и действующей под регулярным и строгим контролем народного представительства; право народной инициативы должно было быть широким, народный референдум - лишь в вопросах государственного строя; чиновники должны были занимать места на определённое время, высшие чиновники избирались бы народным представительством.