Лишь солнце лучистое скрылось от глаз
И ночь, словно грозная рать, ворвалась,
Примчались в Келат на конях боевых
Защитники крепости — тысяча их.
Закрыли ворота на крепкий засов,
Набата тревожный послышался зов.
Пирана-вождя именитая дочь,
Томимая тяжкой заботой в ту ночь,
В покои к Форуду придя, прилегла;
13090 Ей сердце тревога на части рвала.
И сон ей зловещий приснился о нём:
Форудова крепость объята огнём,
Нет больше в живых ни единой жены,[480]
Все в гибельном пламени том сожжены.
Увидя сгоревший дотла Сепидкух —
Проснулась; тоскою терзается дух.
На башню взошла и увидела: склон
Щитами и копьями весь наводнён.
Терзая ланиты, смятенья полна,
13100 К Форуд у стрелою примчалась она.
Сказала: «Мой сын, просыпайся, беда!
Нам страшную участь готовит звезда.
Рать на гору мчится: куда ни взгляни —
Блистание копий, сверканье брони».
Но юноша молвил: «О славная мать,
Что проку от горя тебе изнывать!
Мой век не продлишь ты, коль жизненный срок,
Мне свыше назначенный, ныне истёк.
Был в юности славный отец мой убит,
13110 Мне жребий такой же сегодня грозит.
Его умертвил беспощадный Горуй —
Коль буду Биженом убит, не горюй!
Сражусь я. Пусть мне головы не сносить,
Не сдамся, пощады не стану просить!»
Кольчуги и палицы роздал бойцам,
Для битвы затем снарядился и сам.
В румийские латы, в шелом облачён,[481]
Лук взял и к борьбе приготовился он.
Едва в синеве небосклона возник
13120 Светила дневного сияющий лик,
Призывные клики вождей раздались,
Тяжёлые палицы их вознеслись;
Гул меди, трубы завыванье и стон
И гонгов индийских пронзительный звон...
Спустился Форуд со стены крепостной,
Возглавил отважных воителей строй.
От поднятой пыли, от множества стрел,
Ты скажешь, весь мир почернел, обгорел.[482]
В том узком ущелье, средь каменных глыб
13130 Бойцы скакунов разогнать не могли б.
Клич грянул с одной и другой стороны,
В бой ринулись, ярой отвагой полны.
Сжимая булат закалённый и щит
Тус, пеший, навстречу туранцам спешит.
И, пешие, все боевые вожди
За ним устремились, и рать позади.
Уже поднимается солнце в зенит,
Всё тает форудова рать. На гранит
Убитые падают — нет им конца.
13140 Покинуло ратное счастье юнца!
Дивятся иранцы: лютейшего льва
Затмил бы отвагой туранцев глава![483]
Разит неустанно, хоть подле него
Не видно уж всадников ни одного.
Но вот повернул он коня; все быстрей
Несётся к воротам твердыни своей.
Тут разом в тиски несчастливца берут
Бижен и Роххам. Оглянувшись, Форуд
Вначале Бижена внизу различил;
13150 Ослабив узду, стремена отягчил,
Но тот настигает, уж виден шелом.
Назад повернув и помчась напролом,
Форуд с булавой на бойца налетел, —
Не ведал про свой злополучный удел.
Он думал ударом одним сокрушить
Бижена — и шлем, и чело искрошить.
Бижен застонал от удара того,
Сознанье уже покидало его.
Лишь издали это увидел Роххам,
13160 Он с тыла неслышно подкрался к бойцам.
Клич грому подобный, сверканье клинка —
Повисла бессильно Форуда рука,
И все ж богатырь не сдаётся, коня
К твердыне своей что есть мочи гоня.
Тогда скакуну сухожилия ног
Бижен перерезал; скакун изнемог.
Но юноша с горстью друзей боевых,
Усталых, израненных, еле живых,
Ворота захлопнуть успели, войдя...
13170 Где сила, где слава Форуда-вождя!
Тут жёны сбежались, а мать впереди.
Доспехи спешат расстегнуть на груди,
Рыдая, кладут на престол костяной...
Ему не носить уж короны резной!
Душистые кудри в отчаянье рвут
Красавицы. Нем и недвижен Форуд.
Предсмертною мукой томится храбрец;
Но стон услыхав, сотрясавший дворец,
Глаза приоткрыл он, глубоко вздохнул,
13180 На женщин рыдающих скорбно взглянул
И молвил, с трудом раскрывая уста:
«Горюете, бедные, вы неспроста!
Предав родовую твердыню огню,
Затеют иранцы грабёж и резню,
Вас всех до единой захватят в полон;
Безжалостно будет мой край разорён.
Но все, в ком живёт состраданье ко мне,
Чей дух от любви и печали в огне,
Пусть, жалобы не проронив ни одной,
13190 Низринутся с этой стены крепостной.
Бижену тогда не достанетесь вы.
Биженом сражённый, я гасну, увы!
То он, беспощадный убийца, злодей,
Меня загубил на заре моих дней».
Так молвил царевич, и лик пожелтел,
И замерло тело, и дух отлетел.
Рок, словно хмельной скоморох, нас готов[484]
Морочить на семьдесят разных ладов:
То ветер и тучу нагонит с высот,
13200 То гибельный меч, иль кинжал занесёт
И вражьей рукой вынуждает нас свет
Покинуть, то сам избавляет от бед,
То дарит корону, сокровища, трон,
То шлёт униженья, оковы, полон.
Вкушай нажитое: зря копишь ты клад!
Кто скуп, не изведает в жизни отрад.
На свет если смертный бы не был рождён.
Не знал бы ни счастья, ни горестей он;
Родившись, живёт обречённый страдать,
13210 Устав непрестанно страдать и рыдать,
Во прахе находит приют под конец...
Жаль! Пал добродетельный, мудрый юнец!
[Джерире убивает себя]
Лишь сын Сиавуша, печален и сир,
Без славы, без счастья покинул сей мир,
Рабыни на стену тотчас поднялись,
В тоске и отчаянье кинулись вниз.
Огромный костёр развела Джерире,
Сокровища замка сожгла на костре,
Булат закалённый с собою взяла,
13220 В конюшню вступила и дверь заперла,
На смерть обрекла быстроногих коней,
И кровь из очей заструилась у ней.
Туда, где Форуд благородный лежал,
Вернулась, из ножен исторгла кинжал;
Лобзает его и, простёршись у ног,
Вонзает в себя смертоносный клинок.
Тут в крепость иранская рать ворвалась,
И грабить её, и громить принялась.
К твердыне, к распахнутым настежь дверям
13230 Приблизился, грустью объятый, Бехрам.
Подходит к Форуду; пред взором темно.
Тоски, сожаления сердце полно.
Сказал он иранцам: «Кончина юнца
Печальнее и горше кончины отца!
Тот был не слугою, владыкой гоним,
Мать мёртвой не рухнула следом за ним,
И не был над ними руками врагов
Сожжён и разграблен наследственный кров,
Но зла не прощает вовек небосвод,
13240 От кары небесной злодей не уйдет.
Ужель не стыдитесь Хосрова-царя?
Ведь он, благосклонно с вождём говоря,
Ему и дружине удачи желал,
За смерть Сиавуша отмстить посылал.
Узнает, что брат молодой умерщвлён,
И гневу отдастся без удержу он.
Роххам и Бижен безрассудны — от них
Вовек не дождешься поступков благих!»
Но вот боевые литавры гремят,
13250 И Тус-предводитель вступает в Келат.
С ним Гив и Гудерз, и другие вожди.
У каждого горе и ярость в груди.
Ликует вождя недостойного дух:
Вступил победителем он в Сепидкух.
Но вот перед Тусом — царевича трон,
Где с матерью рядом покоится он.
И справа от мёртвого, горем убит.
Рыдая, Бехрам возмущённый сидит,
А слева — Зенге, именитый герой,
13260 Вокруг — удручённых воителей строй.
На троне своём молодой великан
Прекрасен как месяц, как гордый платан.
Сказал бы, в доспехах покоится тут
Живой Сиавуш, а не мёртвый Форуд.
Рыдают вожди закалённых дружин,
И доблестный Гив, и Гудерз-исполин.
И горько раскаялся Тус, наконец.
Сын в мыслях, пред взором — погибший юнец.
И каждый к вождю обращается взор,
13270 Слезами туманясь, и в каждом — укор.
Гив с мудрым Гудерзом и витязей ряд —
Все в гневе и горести Туса корят:
«Губительно-горек горячности плод;
Кто сеет горячность — раскаянье жнёт.[485]
Не может назваться достойным вождём
Не знающий удержу в гневе своём.
Столь славного юношу, гордость венца,
Вселявшего радость в людские сердца,
Своею горячностью ты погубил,
13280 И ею же сгублен исполненный сил
Сын царский Зересп, и Ривниз молодой.
Постигнуто войско великой бедой!
Коль вождь именитый несдержан и груб —
Он словно клинок, что от ржавчины туп».
Тус молча внимал увещаниям их,
Неистовый гнев понемногу утих.
«Что делать! — мужам говорит он в ответ, —
Злой рок причиняет нам множество бед!»
Возвёл на горе усыпальницу он,
13290 По-царски в ней юноша был погребён.
Трон золотом блещет; как солнце, горят
Броня и кушак, булава и булат.
Форуд в одеянье царей облачён,
Кафур благовонный вином орошён,
Насыпали амбры, добавили трав
И, тело составом таким напитав,
Юнца возложили на трон и ушли...
Исчез многодоблестный с лика земли!
А храбрый Зересп и могучий Ривниз
13300 С ним рядом в гробнице одной улеглись.
На бороду белую, словно кафур,
Вождь слезы струит, опечален и хмур.
Как век твой ни долог — ему суждено
Иссякнуть: жить вечно и льву не дано!
Пред смертью бессильны и сталь, и гранит,
Ни листьев, ни корня она не щадит.
вернуться
481
13117—13118 В оригинале:
вернуться
483
13142 Здесь выпущен один бейт по тексту Вуллерса, отсутствующий также в Калькуттском издании.
вернуться
485
13274 И в оригинале — стиль поговорки. Дословно: