I Гокоробил этот ответ, переданный Сенявину с издевкой министром Траверсе. Дмитрий Николаевич, сдер-| иная негодование, немедленно откликнулся: «Намерение мое есть, — писал он Траверсе, — по увольнении отсюда заехать в Петербург и, повидавшись с женой и детьми, ехать потом к маленькому моему имению о Тульской губернии; там отберу людей, годных на службу, возвращусь с ними в Москву, явлюсь к главному предводителю второй ограды, подкрепляющей первую, и вступлю в тот род службы таким званием, как удостоены будут способности мои. Наконец, буду служить таким точно образом, как служил я всегда и как обыкновенно служат верные и приверженные российские офицеры Государю Императору своему и Отечеству».
В дни Бородинского сражения Сенявин получил, наконец, ответ. Траверсе сообщал: «Его величество отозваться изволил, что и занимаемый вами пост теперь для службы нужен». Сенявин подал рапорт с прошением об отставке. Теперь он никому не был нужен. Ответ пришел через три месяца: уволить в отставку «по прошению» с половиной пенсии.
В Петербурге адмирал обосновался в небольшом домике22 на пустыре около казарм Измайловского полка. Летом его всегда можно было видеть, задумчиво сидящим на деревянной скамеечке у ворот. «Великий человек, — сказал о нем писатель С.Г. Аксаков, — нищий, которому казна должна была миллионы, жил и полном забвении и подлинной нужде». Семь лет Ceil я вин добивался выплаты офицерам и матросам положенных призовых денег за плененные и уничтоженные вражеские суда.
Несмотря на невзгоды жизни, Сенявин не изменял себе, оставался человеком веселого и скромного характера, отличался незлопамятностью, терпением, умел управлять собой. Дипломат П. Свиньин, сопровождавший четыре года эскадру Сенявина на корабле «Рафаил», в своих записках вспоминал: «В действиях Сенявина в продолжении четырех лет его главного начальства над столь многочисленными силами мы видели во всем блеске силу духа и неоцененные качества серд ца. К ним остается еще прибавить два достоинства, необходимые для военачальника: хладнокровие и тер пение, коими обладал он в высшей степени и коими умел покорить пламенную душу свою: к ним остается еще сказать, что подчиненные его страшились более всех наказаний утраты улыбки, коею сопровождал он все приказания свои и коею принимал донесения».
К изложенному следует добавить вещие слова выдающегося флотоводца, действенные и по сию пору: «Без духа ни пища, ни чистота не делают человеку здоровье. Ему надобно дух, дух и дух. Пока будут делать все для глаза (т.е. для смотра), пока будут обманывать людей, разумеется вместе с тем и себя, до тех пор не ожи дай в сущности ни добра, ничего хорошего и полезного».
Положение Сенявина резко изменилось после 12 лет отставки с воцарением на престоле Николая I. Осознавая значение существенно запущенного флота, о чем писали царю арестованные декабристы, царь 24 декабря 1825 года распорядился о Сенявине: «Принять прежним старшинством и объявить, что я радуюсь видеть опять во флоте имя, его прославившее». Он был назначен первым из моряков генерал-адъютантом, командующим Балтийским флотом и в следующем 1826 году произведен в адмиралы.
Летом 1827 года адмирал Сенявин повел флот в Англию, где ему следовало выделить эскадру для направления в Средиземное море для совместных действий с Англией и Турцией в защиту греческого населения от турецкого произвола.
Жарким июльским днем 1827 года на обширный Спитхедский рейд, подгоняемый легким бризом, с зарифленными парусами втягивался 80-пушечный линейный корабль «Азов», лучший и образцовый корабль Балтийского флота. На грот-стеньге трепетал Андреевский, с голубым перекрестием по диагонали, адмиральский флаг командующего Балтийской эскадрой. В кильватер «Азову» стройно держались полтора десятка кораблей.
На шканцах «Азова», опершись о фальшборт, всматривался в даль, в покрытое дымкой побережье адмирал Сенявин. Без малого два десятилетия назад покинул он эти берега и возвратился в Россию с экипажами своих кораблей.
Сенявину поручили подготовить эскадру для действий в Средиземном море. Соединившись с эскадронами Франции и Англии, русские моряки должны помочь грекам пресечь разбой турок. Внешнее благополучие эскадры не приносило полной радости и удовлетворения адмиралу. За полтора месяца пребывания на эскадре Сенявин не раз сталкивался с произволом офицеров в обращении с матросами, который претил ему. На следующее утро об этом вел разговор адмирал с контр-адмиралом Гейденом и командиром «Азова» Лазаревым. В прошлые годы службы он не знал ни того ни другого, хотя о Лазареве был наслышан — тот трижды ходил вокруг света.
— Замечено мною, ваше превосходительство, — Сенявин повернулся к Гейдену, — что господа офицеры употребляют в обращении к служителям непристойные слова, а те, глядя на них, промеж себя сорят ругательства. — Сенявин, прохаживаясь по каюте, остановился против Лазарева. — Дошли до меня сведения, что офицеры «Азова», к примеру лейтенант Нахимов, хотя часто и по усердию к службе, но преступают меру наказания, дозволяют себе, сверх того, в пылу ударять служителей во время работы.
Багровое лицо Гейдена покрылось потом. Все это было для него не новость, но такое суждение начальства слышал он впервые.
— Посему, — продолжал Сенявин, — предписываю объявить господам командирам: приложить старания, дабы искоренить дурное обращение, а коли не исполнят сей запрет, взыскать и наказать строго. А вам, господин капитан первого ранга, — Сенявин обратился к Лазареву, — сие поставлю на замечание и предписываю виновных в рукоприкладстве офицеров арестовать на три дня, сделав им строгий выговор. — Сенявин сделал паузу. — О сих позициях по эскадре приказ соответственно будет отдан.
Он, конечно, понимал: ни внушения, ни его приказы не изменят сути самой системы отношений с нижними чинами на флоте, ибо эта же система господствует и во всем государстве. И все же он стремился уменьшить зло хотя бы и на время...
Приказ адмирала произвел сильное впечатление на офицеров, особенно на молодых. Переживал и Нахимов. Прежние его взгляды на службу, на матросов, от которых требовали безупречного повиновения самыми суровыми мерами, казались незыблемыми. Упрек боевого адмирала прозвучал властно и заставил задуматься и пересмотреть многое...
В Наварине 7 октября 1827 года сражение закончилось полным разгромом египетско-турецкого флота.
За подвиг экипаж «Азова», первый среди кораблей русского флота, удостоен высшей награды — кормового Георгиевского флага. Заслуги Сенявина в успехе эскадры отметили по достоинству. Его наградили алмазными знаками ордена Святого Александра Невского.
В следующую кампанию 1828 года в Средиземное море отправилась эскадра контр-адмирала Петра Ри-корда. Сенявин возглавил ее на переходе Балтийским морем. Николай послал его прежде всего для поддержания порядка и дисциплины, муштры экипажей.
Сенявин же дружески советовал Рикорду:
— Не забудьте, что всюду у нас немало друзей — бо-кезцы в Адриатике, иониты на островах, греки — повсюду. Главное, не забывайте о служителях. Забота о здоровье, справедливости в поступках — залог успеха в бою. Высокий дух матросов в итоге решает исход дела...
В следующую кампанию он уже не выходил в море. Неизлечимый недуг подкрался незаметно. Никогда прежде не хворал и не любил лечиться. Главное — терять начал силы в ногах. Доктора не помогли.
Взял отпуск, поехал в Москву подлечиться. Наде-•I лея на перемену климата — не помогло. Окончательно сразил еще один удар. Скоропостижно скончался младший сын, поручик Лев Сенявин.
Весной 1831 года он уже не вставал с постели. Предчувствуя кончину, шутил:
- Странно, я никогда не пил много воды, а помп-p. по от водяной. — Он обвел взглядом стоявших вокруг боевых товарищей офицеров, улыбка не сходила с его лица. — Прошу вас об одном. Погребите меня на Охге, как есть, в халате. Попросту, без церемоний и лишних хлопот.
5 апреля 1831 года адмирал Д. Н. Сенявин скончался.