Темная вода не хотела выпускать меня, она уплотнилась, замедляя каждое мое движение, как это бывает во сне. Ее тяжелый холод сковывал меня, сжимал мое сердце смертной судорогой. В глазах темнело, легкие разрывались от боли…
Но тело из последних сил сопротивлялось, руки гребли, пытаясь вытащить, вытолкнуть меня из ледяного плена.
И вдруг, когда я уже почти утратила надежду, толща воды разорвалась, и я выпрыгнула из нее, как летучая рыба.
Я тут же упала обратно, погрузилась с головой – но за ту долю секунды, что пробыла на поверхности, я успела сделать жадный, судорожный вдох, и сознание мое начало проясняться.
Я снова сделала несколько сильных движений руками и окончательно выплыла на поверхность.
Было страшно холодно, руки и ноги едва подчинялись мне, но я могла дышать – дышать! И это оказалось таким счастьем!
Раньше, бывало, я огорчалась по самым пустым, ничтожным поводам, меня выводили из себя человеческие хамство или глупость, я могла расстроиться из-за испорченной блузки или подгоревших котлет – какая же я была дура! Я могла дышать – а по сравнению с этим все мои мелкие расстройства ничего не стоят!
Однако нужно торопиться. Намокшая одежда тянула вниз, особенно мешали ботинки. Казалось бы, такие симпатичные ботиночки на каблуке, так мне нравились, а вот теперь так мешают. Плаваю я хорошо, но в такой амуниции долго не продержусь.
Приподняв голову, я огляделась.
Я плыла по одной из узких проток, на которые делится Нева перед впадением в Финский залив. С одной стороны протока ограждала металлическая балюстрада, и в ней зиял широкий пролом – видимо, именно в этом месте «Мазда» врезалась в ограждение и рухнула в воду.
С другой стороны берег был ничем не огорожен, и его пологий склон, заросший осенней травой, спускался к самой воде.
Туда-то я и поплыла из последних сил.
На это имелось несколько причин: во‐первых, на пологий склон гораздо легче взобраться. Во-вторых, с той стороны, откуда сорвалась в воду машина, меня вполне могли караулить те люди, которые устроили мне такие ужасные похороны.
Но все эти причины я осознала гораздо позднее, в тот момент решение принималось на подсознательном уровне.
До берега было совсем недалеко, но и силы мои были на исходе. Я снова начала тонуть… но, к счастью, здесь было уже неглубоко, и я почувствовала под ногами твердую землю.
Шатаясь, едва держась на ногах, я выбралась на берег и тут же упала без сил.
Меня начала бить крупная дрожь – то ли от пережитого ужаса, то ли от усталости, то ли от холода, то ли от всего вместе.
Как все-таки устроен человек: только что я мечтала о глотке воздуха, потом – о твердой земле под ногами, теперь у меня было и то и другое, а мне снова было плохо. Теперь я умирала от холода, а ноги не держали меня от слабости.
Я попыталась ползти – но и на это не было сил.
Перед глазами у меня раскачивалась какая-то блеклая увядшая травинка, упорно не желавшая смириться с наступлением осени. Я прикрыла глаза и подумала, что отдохну немного… совсем немного… буквально совсем чуточку…
Мысли начали путаться, перед внутренним взором поплыли разноцветные круги и пятна, я начала засыпать.
Где-то в глубине сознания мелькнула смутная мысль, что если я усну в мокрой одежде на холодной земле, то либо вовсе не проснусь, либо заработаю тяжелое воспаление легких.
Но я отодвинула эту мысль еще дальше, как несущественную и несвоевременную, и погрузилась в теплую темную реку сна.
И вдруг что-то или кто-то выдернул меня на поверхность.
Я почувствовала пронизывающий холод, услышала негромкое ворчание, пыхтение, глухое фырканье и, еще не открывая глаз, недовольно проговорила:
– Бонни, паршивец, ну дай же мне поспать! Еще хотя бы полчасика! Мы обязательно погуляем, только чуть позже… и немедленно отдай одеяло, холодно же!
Но ворчание продолжалось, в дополнение к этому мне в лицо ткнулось что-то холодное и мокрое.
Впрочем, не мне бы говорить – я сама была такой холодной и мокрой, как настоящая утопленница… утопленница, которой я только что едва не стала…
Я вспомнила, как выбиралась из тонущей машины, как потом, задыхаясь, всплывала на поверхность, как плыла к берегу, – и окончательно проснулась.
Мне в лицо тыкался холодный собачий нос.
Но это, разумеется, был не Бонни, а какая-то совсем незнакомая собачонка, отдаленно напоминающая лайку.
Собачонка снова ткнулась носом в мою щеку и негромко чихнула.
Тут же где-то рядом раздался недовольный голос:
– Найда, что ты там нашла? Небось опять крысу? Сколько тебе говорил, не тащи всякую дрянь…