Еще весной 1917 года моя семья решила, что меня нет в живых. Произошло это вот по какой причине. Хотя я работал на «Фениксе» с января 1917 года, меня все же официально не прописывали. Мои документы лежали в 5-м полицейском участке. Там к ним прибавилась переписка между петроградской и мелитопольской полицией, посвященная моей персоне. Во время февральских событий полицейский участок разгромили. Потом сохранившиеся документы разбирала какая-то комиссия. Она увидела бумаги из Мелитополя и послала их туда вместе с моими документами. А в Мелитополе эти бумаги были вручены моему отцу.
В ту пору бурных событий я писал домой редко. Вот родители и решили, что документы — все, что от меня осталось, а сам я, наверно, убит во время революции. Когда письмо от меня, наконец, пришло и, таким образом, стало известно, что я жив и здоров, отецвсе настойчивее стал звать меня домой. Мне не хотелось уезжать из Питера, но в 1918-м пришлось.
И я послушался отца, поехал в Мелитополь.
Годы странствий
Я снова оказался на заводе, где начинал свой рабочий путь. Работы хватало, заработок был приличный, но школа, пройденная в революционном Питере, многому научила меня. Я не мог оставаться равнодушным к событиям, которые переживала страна. Мелитополь был в то время вблизи фронта, в нем формировались отряды для Красной Армии. Я вступил добровольцем в Часть особого назначения (ЧОН). Только что женился, и вот пришлось расставаться и с заводом, и с молодой женой.
Первый бой мы приняли на берегу Азовского моря, потом действовали на Украине, сражались с белополяками, закончили гражданскую войну в Крыму.
Я остановился в Симферополе, туда ко мне приехала и жена с недавно родившимся сыном. Поступил на работу во вновь организованный Таврический университет механиком. В это время там начинали свой путь в науке Игорь Васильевич Курчатов и Кирилл Дмитриевич Синельников, но познакомился и подружился с ними я не там. Это случилось уже позднее, в ленинградском Физтехе.
Агрономический факультет Таврического университета получил для научной работы имение Кояш, ранее принадлежавшее помещику Шнейдеру. Меня послали туда ремонтировать сельскохозяйственные машины. Кояш находился в 20 километрах от Симферополя, где оставались жить моя жена и сын. Время было голодное и в Крыму. После работы я часто отправлялся из Кояша к семье, чтобы отнести продукты, которые удавалось раздобыть. Шел пешком, а рано утром проделывал этот путь в обратном направлении, торопясь вовремя прийти на работу.
На здоровье не жаловался, но вести такую жизнь все же было тяжело. Я перебрался с семьей в Батум, где с продовольствием было легче. Но в Батуме не удавалось найти постоянную работу. Записался на бирже труда и перебивался тем, что чинил примуса и весы, вытачивал ключи для замков.
Как-то, наведавшись на биржу труда, узнал, что есть место механика в Кобулети на керосинопроводной станции. Керосинопровод шел из Баку в Батум. В Кобулети, как и в ряде других мест, стояли насосы, перекачивавшие жидкое топливо. Отсюда керосин гнали в Батумские хранилища или прямо на пароходы, приходившие за ним в порт.
Решил ехать в Кобулети, не век же чинить примуса! Опять пришлось сдавать пробу. Дали мне кусок рельса и предложили сделать из него двухзаходный винт с гайкой диаметром 35 миллиметров. Тут уж надо было поработать и за кузнеца, и за токаря, и за слесаря. Но всю эту работу я знал. Пробу сделал и потом ждал оценку из управления службы керосинопровода, которое находилось в Тифлисе. Наконец оттуда пришел ответ. Пробу специальная комиссия приняла, и меня зачислили на работу с окладом 45 рублей в месяц— по тем временам приличные деньги.
Так я с семьей оказался в 1924 году на маленькой станции Кобулети. Сказать по правде, нам было самое время осесть в тихом месте. Незадолго до этого мы с женой перенесли сыпной тиф и еле держались на ногах, а уж бедны были, как церковные мыши. Все наше имущество помещалось в одном вещевом мешке.
Я работал на керосинопроводной станции, но у меня оставалось много свободного времени. Я усиленно читал, занимался общественной работой. Решил установить в одном из помещений киноаппарат. Он произвел на местных жителей, и особенно на кочующих курдов, огромное впечатление. Люди приходили издалека, чтобы посмотреть на движущиеся картинки, и без конца удивлялись.
На новой работе я освоился быстро, сдал экзамен на машиниста-дизелиста, сделал несколько изобретений. Материально нам жилось неплохо. Можно было осесть надолго, но мною все еще владела прежняя «охота к перемене мест». Меня тянуло в Ленинград, который я успел хорошо узнать за проведенные в нем два года.