Но что нам это “понимание” — дает? Вот я только что “расписал по трафарету” механизм возникновения бреда. Как-то объяснил его причину.
А на самом деле я же ничего не понимаю! Тут только видимость выяснения, а куда ни ткни — одни белые пятна. Нет, я бы хотел — на минуту, только на минуту — сам сойти с ума и “перевоплотиться”, чтобы только увидеть все его глазами, именно у в и д е т ь, как оно у него происходит!
И главное из белых пятен — как же все-таки появился этот текст? Все предыдущее объяснение не объясняет того, ч т о в нем написано. То есть частично объясняет — эти объяснения я уже приводил. Есть еще ряд текстуальных подтверждений того, кто стоит за фигурами “мужа” и “жены” (думаю, сама найдешь без труда, если будет желание сличить оба письма).
Значит, автор — К.? “А кто же еще? — скажешь ты. — Ты что, в самом деле думаешь..?” И я замолкаю. Ничего я такого не думаю.
Но все же, все же... возьми хотя бы: это чистая правда, что у него самого-таки нет почти никакого опыта отношений с женщинами. Об обратном “женском” опыте отношений с мужчинами — и говорить нечего (это я отвечаю на твой немой вопрос; совсем никаких признаков бисексуальности). Допустим, “мужская часть” раздумий в “письме” имеет отправной точкой и материалом беседы с ним отца, чтение книг, вглядывание в собственную созревающую сексуальность. Хотя и тут слишком... но это еще как-то объяснимо. Ну, а “женский голос”? Я говорил с его матерью — как и следовало ожидать, она на эту тему при нем особенно не распространялась; да он ее и не спрашивал. Так, могла, конечно, обмолвиться словом о чем-то или поднять тему в разговоре с отцом, в общем виде (“все вы, мужчины, хороши”), а он слушал и запоминал, но в такие дебри... ты помнишь текст?.. И ведь не стала же бы она в разговоре с мужем, да еще при сыне — перебирать все случаи из своего женского прошлого. Откуда он это-то он взял? Ты можешь сказать, что женская часть письма как раз менее психологически достоверна. Не буду спорить. Но насколько-то... насколько-то, я вижу по твоему письму (извини еще раз, что прочел), она даже у тебя вызвала женское сочувствие... Это откуда? Прочитанные романы или стихи тут мало помогут; все эти коленца, этот змеевик мысли... за этим должен, должен стоять какой-то жизненный опыт. И выходит, его уверения, что этот текст — не от него, а — запись объективно не его голоса, — не беспочвенны (а наша любовь списывать всякие такие вещи на синдром Кандинского получает по крайней мере легкий щелчок по носу); глупая какая-то мистика, но приходится признать, что она мотивирована.
Ладно. Еще объяснение. Нарушим-таки — ради него же — врачебную тайну. Слегка приподнимем краешек. В биографии самого К. было нечто такое... скажем, у него был опыт ревности к прошлому своей девушки (довольно невинный, по нынешним временам, но для него серьезный, непереносимый), опыт ревности к прошлому. Как К. мне объяснял, он решил сам вылечить себя, а для этого доказать себе, что половая жизнь — вещь самая обыденная, нормальная: в этом случае переживать из-за того, что любимому тобою человеку не чуждо ничто человеческое, — глупо и смешно. И в целях самолечения К. решил посмотреть на “это” глазами своей подружки: перевоплотиться и почувствовать, так сказать, изнутри женщины, что для нее “это” столь же “мало значит”, как и для мужчины. Он стал представлять себя женщиной, попытался представить н а с е б е мужские руки, представить мужское тело как влекущее, и т.п. С переменным успехом он решал раз за разом трудную, неорганичную для него как для нормального в смысле ориентации представителя мужского пола задачу. Подробности в сторону; разумеется, он не вылечился, а еще больше увяз... Но, конечно, такой нестандартный опыт мог послужить импульсом для дальнейших рефлексий и опытов “глазами женщины”.
Тогда многие места “письма” опять же находят естественное объяснение. Но другие... Детали, детали! как хочешь, за ними стоит действительный опыт...
Но более всего — сам стиль “письма”, сам слог. Может ли он быть признан просто “третьим видом” его расслаивающейся речи? Может ли К. с а м выдержать так долго столь размеренный, итоговый слог, не скатываясь ни в свою инфантильную и вязкую размазню, ни в полемическую юношескую драчливость? Сомневаюсь.
Конечно, можно еще говорить о некоей самонастройке под влиянием внутреннего голоса, вхождении под самогипнозом в состояние, когда становишься “выше себя”. Но для этого текст неимоверно длинен. Чтобы его записать... речь идет о многих часах, может быть, не об одном дне. Значит, внутренний голос прерывался на сон — и тем же тоном начинал говорить опять, прямо с того места, где кончил вчера? Шуточки!..
Но ты скажешь, что ровно то же можно вменить в вину и концепции о внешнем источнике текста. Помимо ее фантастичности, сама временная длительность диктовки, необходимость прерываться на сон — и снова... Да, история не имеет внятного объяснения.
Цитрамона мне, пенталгина, доктора Юнга сюда с профессорами Ференчи и Салливаном — и пусть они снимут мою головную боль!..
Устал от того, что ломаешь голову, напрягаешь душу, вертишь-вертишь “проблемку” (как там, кстати, поживает Р. с его вечным, еще только входя, а уже блестя глазами: “Ну что, проспорим темку?”) — а у самого то и дело просверкивает: ты его хочешь вылечить, а он едва ли не лучше видит тебя, чем ты его, едва ли меньше тебя в с е понимает, аутист несчастный, ханурик с пришлепывающими губами. Если он все это, все вот это, продумал, прочувствовал за взрослых мужчину и женщину — как я буду склонять его к тому, что все это — порождения больной психики и, будь добр теперь с моей чуткой помощью от этого медленно, но верно избавляться? Как, когда я с его помощью в некоторые из этих окошек в с в о ю жизнь чуть ли не впервые заглянул, то есть я еще только набрел на них (он за меня набрел! да, о чем это... иногда мне кажется, что он — младший я, мое порождение, чуть ли не мой и.., а вовсе не их, что все это, вплоть до “письма” — плод моего... но когда кажется, тогда крестятся, не напрасно на нашего брата думают, что мы сами первые психи и есть, обо всех не скажу, но человек по призванию в нашем деле, ты же согласна, и должен быть профессиональным душевнобольным, так сказать, широкого спектра — иначе как возможна настройка на волну больного?), — а уже буду решать, болезнь это или не болезнь? Просто по долгу службы. Ахинея.
Это если он “из себя” написал. А если — хотя бы частично — не “из себя”... тогда остаются и вправду только некие “голоса”, неизвестно чьи, но не его внутренний, и они... откуда? А?
Но и уходя от всякой такой мистики... по чести сказать, то, что ты ему возражаешь, — и то, на что ты ему возражаешь... и то, что он отвечает в письме ко мне на твои возражения... пойми меня правильно. Разве не то же самое говорил тебе тогда и я? не в том же ли была и моя боль? только он выразил все это лучше, полнее... он (или “голос”) сказал все за меня, вместо меня, от меня — тогдашней тебе, но, пожалуй, и от сегодняшнего, от всегдашнего “него” — всегдашней “ей”, — как же я буду его лечить от того, от чего сам... Нет, сам я вылечился, вылечился, я здоров, здоров. Это должно быть так, и так оно и будет, так оно и есть.
Но вот какой бы я задал — совсем не от лица вчерашнего себя — вопрос.
К. (авторы “письма”, как угодно) говорит о чувстве в связи с его свойством проходить. Из чего выводит фундаментальную неподлинность, поддельность любовного влечения. Ты же в ответ говоришь, что возникающее скоропреходящее, если пустить его на самотек, чувство есть залог и предвестие любви непреходящей, если, творчески работая, развить это онтическое (говоря по-хайдеггеровски) чувство — до любви как онтологического, бытийственного, так сказать, начала, лежащего в основе отношения между всем живым.