— А Лёнька неправильно пишет!
— Как так неправильно? — возмутился я.
— Слово «Керенский» он пишет с маленькой буквы, а нужно с большой.
— Вот так сказанул: Керенский рабочих расстреливал, Ленина хотел арестовать, а мы его будем писать с большой буквы?
— Рабочие здесь ни при чём, — заявил Витька. — Если фамилия, значит, нужно с большой.
— Может, скажешь, что и царя Николая нужно писать с большой буквы?
— Конечно.
Это было уж слишком. В классе поднялся шум. Как Сиротка ни успокаивал, ребята кричали.
— С маленькой! — заявляли даже те, что сидели слева.
Васька поднялся с места и сказал:
— Довольно, попили нашей крови! Нехай буржуи пишут с большой, а мы будем с маленькой.
— Писать будем так… — сказал Сиротка, нахмурив брови.
Мы насторожились. Воцарилась тишина, ученики впились взглядами в Сиротку.
— Писать будем так, как требует грамматика, то есть с большой буквы. Керенский от этого больше не станет, он для нас теперь маленький, вроде блохи. А кричать в классе не разрешаю, — продолжал Сиротка строго. — Вы не в буржуйской школе, а в пролетарской. Должна быть дисциплина и сознательность. Если нужно спросить, подними руку и скажи: «Прошу слова».
— Съел? — прошипел Витька, поворачиваясь ко мне.
— Только выйди, я тебе дам! — пригрозил я.
Сиротка продолжал диктовать, а мы старательно шуршали угольками по газетам.
«За нами большинство трудящихся и угнетённых во всём мире. За нами дело справедливости. Наша победа обеспечена…»
Подождав пока отставшие закончат писать, Сиротка стал диктовать дальше:
— «Товарищи трудящиеся! Помните, что вы сами теперь управляете государством. Никто вам не поможет, если вы сами не объединитесь и не возьмёте все дела государства в свои руки… Берегите, храните, как зеницу ока, землю, хлеб, фабрики, орудия, продукты, транспорт — всё это отныне будет всецело вашим, общенародным достоянием. Председатель Совета Народных Комиссаров В. Ульянов (Ленин)».
Слово «Ленин» мне захотелось написать красным, но чем? Потом я вспомнил: у меня под полой телогрейки должен лежать кусочек бурой шахтной породы. Я пошарил и нашёл. Слово «Ленин» получилось таким красивым, что ребята запросили: «Дай!» Не хотелось мне, чтобы у других было так же, как у меня, но я подумал: «Нельзя быть жадным, ведь мы все теперь товарищи». Я роздал ребятам по кусочку породы, только Витьке-доктору не дал.
Когда закончился диктант, Сиротка прошёл по рядам и у кого было чисто написано, хвалил, а кто размазал уголь по газете, ругал. Меня он даже погладил по голове и сказал:
— Молодец.
На переменке никто не кувыркался, не скакал.
Все ходили степенно — боялись помять подаренную одежду. Абдулка даже не захотел подворачивать рукава новой телогрейки, и они висели до колен. Я решил помочь ему, но он зашипел на меня:
— Отойди, не цапай!
После урока чистописания рассказывали стихи. Витька-доктор, задаваясь, рассказал: «Дети, в школу собирайтесь». Я прочитал: «Кушай тюрю, Яша, молочка-то нет». Васька удивил всех: он вышел к доске и громким голосом рассказал по-украински стих: «Поховайте та вставайте…» Горящее от волнения лицо Васьки было красивым, а глаза — точь-в-точь два огонька.
На этом уроки закончились. Две работницы внесли в класс большую тарелку, накрытую газетой, и роздали каждому ученику по кусочку селёдки без хлеба и по два сладких леденца.
5
Счастливый день! Всё было радостным: и слова Ленина, которые диктовал нам Сиротка, и светлая классная комната, и подарки Совета, и наш однорукий учитель, вооружённый наганом.
Уплетая на ходу селёдку, мы высыпали на улицу.
Около дверей школы стоял мрачный Илюха. Теперь он жалел, что не пошёл учиться. Глаза у него загорелись злым огнём, когда он увидел надетые на всех нас обновки: сапоги, валенки, новые пальто.
— Илюха, ты чего не захотел учиться? — спросил Витька-доктор, подбегая к рыжему.
— Я уже грамотный, — важно ответил тот.
— Эх ты, грамотный! — сказал Витька-доктор. — Ну скажи, если ты грамотный: скажи, слово «дверь» какого падежа?
Илюха тупо глядел на Витьку и молчал, потом спросил:
— Чего?
— «Чего, чего»! У тебя спрашивают: дверь какого падежа — именительного или, например, творительного?
Илюха ухмыльнулся:
— Думаешь, не знаю? Конечно, отворительного и ещё… затворительного.
Витька так и присел от смеха, и я, хотя и не знал, что такое падежи, тоже смеялся. «Илюха отворительный, Илюха затворительный!» — дразнил я. Илюха злился, а мне было весело.