По ходу действа Руднев, опасаясь, что с минным заграждением что-то пошло не так, погнал минеров проверять цепи. Но суетиться было поздно. Спустя полтора часа после начала обстрела японцы ушли. Последней каплей, убедившей Камимуру, что пора поворачивать оглобли, стал разрыв явно десятидюймового снаряда в полукабельтовом по носу его флагмана. Если русские столь быстро умудрились освоить артиллерию «Ниссина» и «Кассуги», то риск становился слишком велик – одно такое удачное попадание в броненосный крейсер может поставить крест на возможности довести его до Японии.
Преследовать силами четырех крейсеров, из которых один бронепалубный, эскадру из двух эскадренных броненосцев, четырех броненосных крейсеров и двух бронепалубников смысла не имело. В бессильной злости, тоскливо проводив взглядом корабли Камимуры, скрывающиеся в морозной дымке, Руднев похромал в блиндаж к минерам. Дотопав, он устроил разнос дежурившему поручику на предмет, почему более чем за час нахождения кораблей на минном поле никто не подорвался. Оправдывающийся поручик из крепостных минеров со следами вчерашнего возлияния на лице что-то лопотал по поводу непригодности телеграфных проводов для инженерного минирования вообще, о неправильном материале изоляции и падении напряжения в батареях за три дня на морозе.
В сердцах сплюнув, Руднев с матерком со всей дури пнул здоровой ногой ящик с рубильником, который подавал напряжение от батарей на мины. Проскочила неслабая искра, деревянная облицовка ящика и носок сапога обуглились, а в воздухе приятно запахло озоном. И в тот же миг земля под ногами вздрогнула. А еще через несколько секунд с моря донесся долгий и протяжный грохот взрыва. Вернее, нескольких взрывов, слившихся в один…
– Шесть… Се… Восемь подрывов! – донеслись до оцепеневшего Руднева крики наблюдателей.
К сожалению, эскадра Камимуры уже скрылась из виду. И японские моряки не смогли полюбоваться на устроенный в их честь фейерверк, для организации которого ушло так много сил и средств. Можно было начинать подводить итоги бомбардировки.
В городе, как и предсказал Стемман, повыбило немало стекол. Особенно пострадали районы, прилегающие непосредственно к порту. Если в реальности Карпышева японцы ограничились скорее демонстрационной атакой, то на этот раз они действительно пытались уничтожить корабли в гавани. Поэтому счет жертв шел не на единицы, а на десятки. Причем жертв было бы гораздо больше, если бы не погреба и не отрытые во дворах по приказу Руднева щели. Все-таки двенадцать дюймов главного калибра броненосцев – это гораздо серьезнее, чем восемь дюймов крейсеров Камимуры.
Флоту тоже досталось несколько больше, чем в нашей реальности. «Рюрик» получил двенадцатидюймовый полубронебойный снаряд в батарейную палубу почти на миделе. Пожар, изрешеченные осколками дефлекторы и вторая труба, перебитая и перекошенная на вантинах грот-мачта, три поврежденные осколками пушки, пятеро погибших матросов и одиннадцать человек раненых… Неприятно, но не критично для корабля в гавани, рядом с доком. Конечно, мертвых не воскресишь, но котлы не пострадали, машины тоже.
В итоге, хоть это и звучит цинично по отношению к погибшим и покалеченным морякам, эффект от этого попадания был скорее положителен для русских, чем отрицателен. Теперь «Рюрик» в любом случае надо было ремонтировать, причем под руководством Карпышева. И если бы японцы могли позже задним числом выбирать, попадать ему в палубу в тот морозный день или не попадать, то они скорее предпочли бы промазать.
Кроме этого, на сопках, в местах ложных батарей, выгорело или было вывалено по полгектара тайги. Туда теперь водили на экскурсии офицеров с кораблей для того, чтобы на живом примере показать действие японских фугасов.
В позитиве было девять попаданий в японские корабли. Хоть они и не нанесли японцам серьезных повреждения, труба «Адзумы» и пара шестидюймовок на «Ивате» не в счет, это легко ремонтировалось, но баланс был 9:1 в пользу русских. Да и сам факт отражения набега радовал. Вот только для понимающих истинную суть произошедшего радость эта была со скрежетом зубовным, и больше всех ими скрипел контр-адмирал Руднев.
Против ожидания, после того как в море отгремели взрывы, он не стал рычать, ругаться или как-либо еще проявлять свое неудовольствие. Он молча ушел с сопки, сел в экипаж и уехал в гостиницу, которая с некоторых пор стала его постоянным местом дислокации. Единственное приказание, которое он отдал в тот вечер: «Отбой, всем спасибо, на сегодня война закончилась. Лейтенанта Балка в 18:00 ко мне»…