Но сейчас, в конце июля, когда лето приближалось ко второй базе, Тоби снова ощутил землю под ногами. По крайней мере, он выработал четкий распорядок. Он делал успехи. Он адаптировался. Он привык готовить на троих, а не на четверых. Он учился говорить «я» вместо «мы», когда его приглашали на барбекю и коктейли, что случалось нечасто. Он снова стал ходить на долгие прогулки и научился отгонять мысль, что должен кому-то сообщать, куда идет и когда вернется. Да, он определенно делал успехи, кроме вот таких моментов, как сейчас, в разговоре с Сынди. Раньше он был для всех Сынди мира сего все равно что муха на стене; побочное явление своей семьи, муж преуспевающей Рэйчел, отец общительной Ханны или симпатичного Солли, или «эй, вы ведь доктор, не посмотрите, что это у меня тут такое вскочило?». А теперь он стал отдельным человеком, и люди по правде хотели с ним разговаривать. В результате развода он каким-то образом обрел душу.
Сынди дожидалась его ответов. Она обшаривала глазами его лицо – так актеры, играющие в мыльной опере, смотрят друг на друга за миг до рекламной паузы. Он знал, чего она от него ждет. Он работал над собой, чтобы не кидаться каждый раз заполнять эту паузу; работал над тем, чтобы ответственность за дискомфорт от паузы легла на того, кто его допрашивает. Карла, его психотерапевт, старалась научить его сосуществовать с некомфортными чувствами. Он, в свою очередь, старался научить тех, кто выкачивал из него информацию, сосуществовать с некомфортными чувствами.
Но было и еще кое-что. Невозможно говорить о разводе и не рассказывать ужасные вещи про своего бывшего или бывшую. А Тоби не хотел этого делать. Он ощущал странную потребность – вести себя дипломатично. Школа была полем битвы, и он знал, что проще простого будет перетянуть людей на свою сторону. Он знал, что мог бы рассказывать про неуравновешенность Рэйчел, ее вспышки гнева, истерики, нежелание участвовать в жизни детей. Он мог бы говорить вещи вроде «Вы ведь наверняка заметили, что она никогда не ходит на родительские собрания». Но не хотел. Он не хотел портить имидж Рэйчел в школе – мешал инстинкт защитника, от которого Тоби до сих пор не избавился. Да, она чудовище, но ведь она всегда была чудовищем, она – его чудовище, ведь пока что на нее не заявил права никто другой, пока развод не был завершен официально и она все еще преследовала Тоби, как призрак.
Сынди сделала шаг к нему. При его росте – всего пять футов пять дюймов[1] – она была на целую голову выше и притом слишком худа для любой женщины вообще. Лицо с крупными чертами до отказа напичкано ботоксом и гиалуронкой. Заботу и беспокойство о Тоби она выражала, качая головой из стороны в сторону и преувеличенно пуча губы. Выразительность лица Сынди слегка страдала из-за полной неподвижности лба – он был такой все время, сколько Тоби ее знал. Когда она была счастлива, ее лицо выглядело точно так же.
– Мы с Тоддом очень расстроились, когда услышали, – сказала она. – Если мы можем чем-нибудь помочь… Мы ведь и твои друзья тоже.
Она сделала еще один шаг к нему. Теперь расстояние между ними было ровно на два шага меньше, чем приличествовало случайной встрече с замужней подругой жены в вестибюле детского дневного лагеря. У Тоби зажужжал телефон. Он покосился на экран. Это была Тэсс, женщина, с которой ему сегодня вечером предстояло первое свидание. Он прищурился, разглядывая крупный план плодородного треугольника, где сходились ее бедра и сетчатые черные трусики.