- Кавалье, - крикнул Гусь, - ангаже Нотр Дам!
- Нотр Дам, - поправил его Сидякин, - это собор Парижской богоматери.
- С одной стороны, Нотр Дам - это действительно собор, согласился Гусь, - с другой стороны это "нотр" можно перевести и в смысле наших Дам!..
- Вотр! Нотр! Наших! Ваших! - согласился Тарас с Гусем.
- Слушайте, - восхитился Толкалин, - это же прекрасная строчка! - Он поднял вверх руку, как Александр Пушкин на картине Репина: "Пушкин читает стихи на выпускном вечере в Царскосельском лицее", и воскликнул, несколько подвывая, как это делают при чтении некоторые известные поэты, имеющие право на некоторые подвывания: - Разрешите пригласить вас на вальс, Нотр Дам! Здесь, в Париже, на площади места нам хватит!..
Олимпийский вальс зазвучал громче.
- Чур, вальс белый! - пискнула Цветкова, делая пригласительный книксен перед Вениамином.
- Белый вальс бывает в конце бала, - сказала Степанида, кладя руку на плечо Ларионова.
- Тогда вальс с отхлопом, - настаивала Цветкова, - дамы меняют кавалеров!..
- Люблю конец в начале бала, - засмеялся Гусь, утешительно протягивая руки Тане Цветковой.
А в углу двора, за пустыми ящиками магазина "Фрукты-овощи", присев на пустую тару с цветной наклейкой на рёбрах "Цитрусы Ямайка!", плакала Елена Гуляева, она же Ника Самофракийская, она же богиня Победы, потерпевшая сокрушительное поражение. Плакала от горя и от радости. С горя, что не в руку был вещий сон, в котором суровые судьи изгоняли из города Вениамина Ларионова с терновым венцом на голове через специально сделанный пролом в стене, который потом пэтэушники в древнегреческих хитонах заложили камнями. А от радости, что Вениамин Ларионов обманул её лучшие, точнее, худшие надежды, что парнем он оказался ещё лучшим, чем она предполагала, и что достоин был любви самой прекрасной Елены на свете, даже, наверно, прекраснее той Прекрасной Елены из Спарты, из-за которой началась война. И ещё она плакала о том, как случилось, что Ларионов в конце концов оказался не хуже худших предположений, а лучше лучших, Елена понять не могла. Всем ведь казалось, глядя на его поведение, что летит он, как лыжник-слаломист, с горы их безумной идеи, летит, сшибая один контрольный флажок за другим, то и дело падая и поднимаясь, получая одни штрафные очки, а он, оказывается, не только не сбил флажки, он их даже не задел! Он, оказывается, не только не проиграл этот гигантский спуск, а ещё показал всем лучшее время своей жизни на этом отрезке времени. И вообще оказалось, что он совсем никуда не спускался, а поднимался всё выше и выше! Ещё она плакала о том, почему такие хорошие парни обращают внимание на таких, как Стеллка?! И ещё она плакала от того, что знала, что на этот вопрос никто никогда не даст ей вразумительного ответа... И слезы, про которые можно сказать, как про бриллианты, что они были чистейшей воды и чистейшего горя, капали на праздничное Ленино платье, на которое Лена возлагала столько надежд, сколько и на всю эту затею с безумнейшей идеей из идей!..
Она то кусала кулачок, то била им по колену, приговаривая: "Это несправедливо! Несправедливо! Ну чем я хуже Стеллки? Чем?" Ах, милая, милая Леночка! Ты ещё не знаешь, что для любви не существует этих вопросов: "Чем она лучше?!" или "Чем я хуже?!" В любви существует никем не разгаданное почему?.. Почему этому мальчишке нравится эта девочка?!.. И почему этому мальчишке эта девочка не нравится?!
А головокружительная воронка вальса всё раскручивалась, и уже достигла места изгнания Лены Гуляевой, и начала и её втягивать в себя, и уже подняла её с ящика, и уже повлекла с невысохшими слезами к музыкальной центростремительной оси своего вращения. Торопливо шагая к танцующим, Лена попыталась утешить себя такими мыслями:
"А может, он не такой уж и хороший, - утешала она себя, - просто ему Танька растрепала всё про идею, а он делал вид, что ничего не понимает, а сам просто всех нас разыграл?.. " Думая так, Лена вместе с тем прекрасно знала и была уверена, что кто-кто, а Цветкова боролась с их безумной идеей за свою разумную идею честно и ничего Ларионову не растрепала.
Убыстряя шаг, Лена приблизилась к танцующим, когда все успели по нескольку раз обменяться не только кавалерами, но и головокружительными, как сам вальс, разговорами:
- Лёня! - восторженно сказала Таня Толкалину. - Веня твой самый большой на свете друг. И он взял! Уже взял! Такую несусветную высоту, что мне даже страшно. Теперь я понимаю, почему все наши девчонки в него влюблены.
- Опять все! - ревниво сказал Лёня.
- Кроме Виты! Кроме Виты!..
- А я-то, дурёха, - сказала Света Сидякину, - знаешь,
что я сказала Ларионову?
- Что? - спросил Тарас.
- "Ларионов, - сказала я, - если бы ты снял очки со своими очень тёмными стёклами, ты бы увидел, как ты зазнался, Ларионов!.."
- А я, сестра моя Танечка, лично всё-таки рад всему, что произошло, - сказал Гена Цветков, - и спасибо Нильсу Бору за безумную идею и его последователям: Елене, Надежде, даже Вадиму Масюкову!..
- Интересно, интересно! - ответила с подозрением Таня, - чему же тут можно радоваться?..
- Как чему?.. - удивился Гена. - Ведь эта история, она как проявитель в фотографии... Она во многих проявила то, о чём мы и не подозревали и в плохом смысле и в хорошем. Теперь мне, например, абсолютно ясно, кто есть кто! И что есть что!..
- А вообще-то, может, ты и прав насчёт проявителя, - задумчиво согласилась Таня с братом.
- Теперь всю эту историю надо опустить в закрепитель, - предложил Гена, - и всё будет в порядке!
- Что мы и сделаем, - заговорщицки подмигнула Таня брату...
- Всё это произошло потому, что эта Гуляева всё время в движении, - сказала Мухина Сидякину. - Она даже завтракает, расхаживая с чашкой чая по комнате, и обедает с тарелкой в руках... А я ей сколько раз говорила: "Лена, прежде чем затевать это всё, остановись! Посиди! Подумай!.."
- И никогда не выходи из себя, - сказала Степанида Ларионову.
- Почему? - удивился Веня. - Бывает, что приходится ненадолго выйти.
- Однажды я вышла из себя, а когда хотела вернуться, то оказалось, что заблудилась и потеряла к себе дорогу, - улыбнулась Степанида и добавила со счастливым вздохом: - Хорошо, что ты заметил, что я потерялась и организовал мои розыски...
- Гусь, а почему ты на меня так смотришь? - спросила Таня.
- Потому, что у меня к тебе чистолюбие, - ответил Гусь.
- Чего, чего? - спросила Таня.
- Чистолюбие, - подтвердил Гусь.
- Это ещё что такое? Да ты знаешь, что значит слово "честолюбие"?
- Чистолюбие? - задумался шутливо Гусь. - Конечно, знаю - это значит чистое любие...
Таня постучала пальчиком по лбу своего партнёра и спросила:
- А не на слишком ли быстрых нейтронах у тебя работает реактор, товарищ Гусь?..
- А ты не заметила, каким я стал спортсменом-тружеником под влиянием Вениамина? - спросил Геннадий свою сестру.
- "Вечный труженик, а мастером никогда не будет". Знаешь, о ком так сказал Петр!?
- О ком?
- О поэте Тредиаковском!..
- Неудачник я в спорте! Брошу! Перестану заниматься! - сказал в сердцах Сидякин.
- Бросишь, тогда в старости будешь заниматься спортом доходяг: кто быстрее достанет валидол из кармана, кто быстрее накапает 30 капель валокордина!.. - пригрозила Таня Тарасу.
- Лёня, - сказала Вита, - а ты можешь сейчас сразу стихи про высоту Ларионова?..
- Конечно, могу, - ответил Лёня. - Когда ты со мной рядом, я всё могу... Подскажи рифмы!
Вита наморщила лоб и сказала:
- Ну... высота... скажем, звезда... скажем... пути, скажем... что... впереди, скажем...
- Пожалуйста, - сказал Леонид и продекламировал тихо:
Высота, высота, высота, высота