— Только самого Антона Хвощева и Полины Чибисовой — те, что изъяли в салоне с приборной панели, с внутренней стороны дверей и с их дорожных сумок в багажнике. С корпуса машины дождь смыл все — нет ни одного пригодного для идентификации отпечатка.
— А следы на месте?
— Ливень превратил поле в топь. Там, наверное, и вчера еще не все просохло, да?
— Да. Там такая лужа, — сказала Катя тихо. — Целое красное море.
— У тебя-то самой какие идеи возникли из того, что ты увидела? — спросил Колосов, закуривая.
— Ну, приехали они туда, бесспорно, сами. Свернули с магистрали в поля. Трубников считает, что… В общем, и мне кажется — причина простая: они искали уединения. Как и все новобрачные в первую ночь.
Колосов смотрел на Катю.
— Место там глухое и безлюдное, — продолжала она, — поле, колосья высокие. Мы когда в рожь вошли, я даже растерялась, не по себе как-то стало. Даже днем там… странно. Тихо, кругом ни души на многие километры. А ночью, наверное, вообще… Знаешь, я ржаное поле видела первый раз в жизни. Раньше только по телевизору. И мне всегда казалось, что хлеб растет как-то… ну, светло, что ли, радостно. А там все как-то по-другому, хотя рожь зреет богатая… Они приехали туда в третьем часу ночи, и кто-то там на них напал. Возможно, они наткнулись на кого-то или их кто-то преследовал. Только вот я о чем все думаю: отчего этот кто-то, убив Хвощева таким жутким способом, не тронул Полину? Оставил Чибисову живой свидетельницей? Значит, он не боялся, что она его в будущем может опознать? Значит, это был кто-то не местный, кто-то, не связанный с Славянолужьем? Может, какой-нибудь гастролер, транзитник или бомж, который сегодня здесь — завтра там?
Колосов снова пристально посмотрел на Катю.
— Я не стал бы тебя даже беспокоить, если бы речь шла о каком-то бомже, — хмуро буркнул он. — За кого ты меня принимаешь, а?
Катя вздохнула.
— А что я своему Вадику скажу? — спросила она уныло.
— Скажешь, что это очень ответственная служебная командировка. Скажешь, что тебя сам начальник управления, генерал, выбрал из многих, многих и многих.
— Вообще-то он сможет приехать ко мне в пятницу и на все выходные, — осенило вдруг Катю. — Места там красивые. Интересно, а в этой Славянке рыба водится? Жаль, Сережечка Мещерский с группой экстремалов в Приэльбрусье уехал. А то бы они оба там с удочками сидели на бережку, карасиков ловили. И мне было бы веселее, спокойнее, правда?
Колосов Мрачно пожал плечами. Сергей Мещерский был и его близким другом, а вот любое упоминание Катей «драгоценного В.А.» резко ухудшало его настроение. Так было всегда. Катя к этому привыкла. Иногда не обращала на это внимание, а иногда делала это нарочно. Как, например, сейчас.
Она ждала; что ответит Никита.
— С отдыхом на природе там вряд ли получится, — хмуро сказал он. — И вообще, Катя… Когда ты там будешь, веди себя предельно осторожно. Это не то место, чтобы расслабляться, несмотря на всю его красоту и тишину. Полину Чибисову допросить необходимо. Это теперь задача номер один в любом случаем. Остальное — по обстановке. Мне будешь оттуда регулярно звонить — мобильная связь там работает.
— И в случае непредвиденной грозной опасности ты сразу же примчишься меня спасать, — усмехнулась Катя.
— Хоть днем, хоть ночью, — без тени улыбки ответил Никита.
И от этой его серьезности у Кати — вот странное дело — одновременно и на душе потеплело, и стало тревожно, беспокойно. Видимо, вопрос о ее славянолужской командировке был предрешен. И от ее мнения мало что зависело. А ведь она думала, что уже никогда не вернется туда. Более того — она чувствовала: она не хочет туда возвращаться. Потому что именно это место — в то мгновение у нее не было в этом никаких сомнений — приснилось ей во сне, который она отчего-то не в силах была забыть.
Глава 7
ОРАНЖЕВОЕ
В восемь вечера, когда опустели кабинеты и коридоры главка, Никита Колосов позвонил в Управление по борьбе с организованной преступностью начальнику первого аналитического отдела Геннадию Обухову.
С Обуховым у Никиты отношения были сложные. Характер у шефа аналитиков был заносчивым и надменным. Однако при всей своей обоюдной недоверчивости и антипатии Колосов и Обухов по целому ряду вопросов попросту не могли друг без друга обойтись. И это сближало антиподов.
Об Обухове, как и о Колосове, в областном ГУВД ходили легенды. Если в отношении начальника отдела убийств это было связано с раскрытиями и задержаниями, то шеф рубоповских аналитиков считался самой осведомленной фигурой по самому широкому кругу вопросов. Геннадий Обухов был и правда настоящей ходячей копилкой оперативной информации, но копилкой прижимистой, бездонной и трудно вскрываемой. К любым, даже самым пустячным, сведениям у Обухова было почти трепетное, благоговейное отношение. Информация рекой текла в банки данных, любовно обслуживаемые обуховскими аналитиками, оседая на бесчисленных жестких дисках и дискетах. Для того чтобы поднять полное досье на того или иного авторитета, члена преступной группировки, фигуранта уголовного дела, отказного материала или просто подозрительного происшествия, не попавшего в криминальные сводки, Геннадию Обухову требовалось не более пяти минут. Но уговаривать и уламывать его подеяться сведениями порой приходилось часами.
Никита от такого общения, бывало, терял последнее терпение, бурно выходил за рамки приличия, грохоча по столу кулаком и гневно посылая весь аналитический отдел в целом и его аналитическую маму в частности, чем приводил спокойного, как танк, и ехидного Обухова в состояние восторга. Когда ты меня вот так кроешь, Никита, — говаривал он, — у меня на душе будто соловьи поют. Это ж надо таким виртуозом родиться, а? Ты бы хоть компакт, что ли, подпольный выпустил. А то жаль, если такой .редкий талант в землю зря зароешь.
Однако этим летним вечером все обошлось без ругани, мирно. Отрасти кипели в прошлом, сейчас же разговор получился коротким:
— Гена, здорово, Колосов. Новости есть? — спросил Никита.
— Как для кого. А ты все в управлении паришься? А я уже одной ногой на пороге… Слушай, давай завтра, а?
— Завтра я в командировке, — оборвал его Колосов. — И ты это отлично знаешь. Есть хоть что-то для меня?
— Пока могу только показать тебе это место, — хмыкнул Обухов. Насчет информации — это придется отдельно с Петровкой договариваться. Хлопот много, Никита. А выгоды я не вижу.
— Если раскроем, вам это тоже в отчет пойдет по тяжким, особо опасным. — Дело до сих пор на Тульском УВД висит. Даже если раскроем — нам мало что обломится, все равно потом ГУУР заберет, министерские любят все объединять. А на Житной, ты же знаешь, зимой снега не выпросишь, не то что там поощрения или повышения. А потом, это ведь еще раскрыть надо, Никита…
— Что за место? — спросил Колосов. — Где? Далеко?
— В Москве сейчас все близко. Рукой достанешь. Это на Лужнецкой набережной, Никита.
— Поехали туда.
— Сейчас?!
— Через час! — рявкнул Колосов. — Жду на перекрестке Комсомольского и набережной.
На Москву опускались фиолетовые сумерки. Гул города постепенно стихал. Пробки на улицах рассасывались. Запоздалые прохожие торопились домой — к столу, телевизору, дивану, жене.
Вечерами — особенно такими летними, неприкаянными — Никита особенно остро чувствовал одиночество и смутную тоску. По пути на Комсомольский проспект он думал о Кате. Через несколько дней она окажется одна в этом Славянолужье. Что-то ждет ее там? И его не будет рядом…
Обухов на своем фасонистом подержанном «БМВ» бог знает какого года выпуска опоздал на четверть часа.
— Езжай за мной, — распорядился он с ходу, всем своим видом показывая, что главный тут все равно он. — Да не отставай. Я не обязан целый вечер с тобой валандаться, прихоти твои дурацкие выполнять.
Изрек и как дал газу — благо Лужнецкая набережная к этому часу была уже пустой.
Над Москвой-рекой зажигались фонари. Свет их отражался в темной воде, дрожал на поверхности, дробился, распадаясь на тысячи тусклых огоньков.
Минут через десять бешеной гонки Никита увидел впереди на набережной приземистое здание из стекла и бетона, густо облепленное оранжевой сияющей рекламой.