– Молодец! – официант отошел. – Американцы никогда не жаловали иностранные языки.
Флетч смотрел на университет Найроби, располагавшийся на другой стороне проспекта Гарри Туку.
– Мой отец говорит на суахили?
– Да, конечно, И еще на бог знает скольких языках. Приходится, знаете ли, если летаешь на маленьких самолетах по всему миру. Здесь девяносто процентов населения говорит по-английски, девяносто – на суахили и девяносто – на языке, по крайней мере, одного племени.
– А вы?
– Что, я?
– Вы можете говорить на английском, американском, южноафриканском и, я полагаю, австралийском. Так?
– Только не на австралийском. Для этого требуется слишком много усилий. Я – кениец. Поменял английский паспорт на кенийский и нисколько об этом не сожалею. Живу здесь и очень этим доволен. Очень демократичная в национальном вопросе страна, знаете ли.
– Вы – пилот?
– Пока еще летаю.
– Мужчина, появившийся на моей свадьбе в прошлую субботу, не произнес ни слова, но передал мне конверт с авиабилетами. Мне показалось, что он пилот, – Флетч потел. Свитер колол кожу. – Невысокого роста, в хаки, синий галстук.
– Интернациональное братство пилотов.
– А где вы летали?
– Латинская Америка, Индия, Америка. Опять же, Африка.
– Контрабанда?
– Не по моей части.
– А мой отец?
– Он тоже этим не занимается.
Официант принес высокий стакан с пивом. Флетч взял стакан со словами: «Благодарю, bwana». Карр улыбнулся. Поставил свой недопитый стакан на поднос официанта.
– Как поживает мой отец? – спросил Флетч.
– У всех нас бывали лучшие дни.
– Он, должно быть, богат.
– Почему вы так решили?
– Билеты на двоих, тысяча долларов, этот отель. Набегает приличная сумма.
– Если разделить на все ваши годы, получится не так уж и много. Вы от него что-нибудь получали?
– Никогда.
– Вы прилетели только из-за его богатства?
– Нет, в основном из любопытства.
– Он небогат.
– А как он узнал, что я женюсь? Точное время, место... Я сам едва успел приехать.
Карр внимательно изучал свои мозолистые ладони.
– Полагаю, ваш отец постоянно был в курсе того, что происходило с вами.
– Я ему ничего не писал.
– Получал о вас самую разнообразную информацию. Я видел у него ваши фотографии.
– Мои?
– На школьном дворе. На улице. В футбольной форме. На пляже.
– Все эти старикашки, что фотографировали меня!
– Полагаю, пилоты.
Флетч широко улыбнулся.
– Все эти годы я думал, что меня снимают исключительно из-за моей фотогеничности.
– Полагаю, вы никогда не видели его фотографии?
– Нет.
– А что вам говорили?
– Меня убедили, что он мертв. Суд признал его мертвым, когда я пошел во второй класс. А в прошлую субботу выяснилось иное. Оказывается, моя мать всегда допускала, что он жив. Полагаю, она не хотела, чтобы я сорвался с места и отправился на поиски отца, а потом вернулся разочарованный, с пустыми руками.
Глаза Карра широко раскрылись. Он покачал головой.
– Вне всякого сомнения – это миссис Флетчер.
В дверях стояла Барбара, в лыжных ботинках, зеленовато-синих брюках и красном свитере с закатанными рукавами.
Глава 12
– Три кролика и, полагаю, пиво для дамы, – заказал Карр.
– Кролика, – повторила Барбара. – Американцы не едят кроликов.
Чуть раньше Карр предложил перекусить, раз уж они в ресторане.
Не успел официант отойти, как к столику подошел какой-то мужчина. Карр коротко представил его Барбаре и Флетчу, а потом заговорил с мужчиной о каких-то коробках с образцами посуды, которые мужчина просил доставить в Китале[10].
– Это твой отец? – прошептала Барбара.
– Его приятель. Тоже пилот. Фамилия Карр. Имени он не назвал.
– А где твой отец?
– Он не знает. Мне кажется, он недоволен. Его призвали для моральной поддержки, а мой старик не явился. Но он пытается изобразить радушного хозяина.
Разговор о коробках с посудой тем временем завершился.
– Кролик Питер, – промурлыкала Барбара. – Питер Трусохвостик. Братец Кролик.
– Мое имя – Питер, – повернулся Карр к Флетчу. – Но люди зовут меня Карр.
– Питер, – повторил Флетч.
– Я не могу есть Питера Трусохвостика, – подвела итог своим рассуждениям Барбара.
– Что? – переспросил Карр, словно не расслышав ее.
– Где отец Флетча? – выпалила Барбара.