Шлюп стал для него отличной школой – тут Серов овладел многими искусствами, которых не успел постичь за шестимесячный срок на фрегате. Стур, соображавший в практической навигации, обучил его прокладывать курс, пользоваться секстантом и астролябией; Хрипатый Боб – стоять у руля, ловить переменчивый ветер, следить за оттенками моря у берегов; Тегг объяснял артиллерийскую науку – как зарядить и навести орудие, как изготовить гранаты и чем бомбарда отличается от единорога[80]. Новые знания давались Серову легко, что казалось чудом его наставникам, но объяснялось тем, что он, как сын маркиза, имел в основе хорошее образование. Может быть, обучался в каком-то нормандском монастыре или светском университете… Воистину так! Обычная школа его эпохи превосходила любой университет, особенно по части математики. В этой науке делались лишь первые шаги к теориям высокого порядка; Ньютон и Лейбниц были еще живы, а Эйлер даже не родился[81].
Можно считать, что экзамен на штурмана был выдержан Серовым, когда он проложил на карте курс от Барбадоса к Наветренным островам. Они прошли проливом между Мартиникой и Сент-Люсией[82], прошли ночью, и он стоял у руля, командуя братьями-датчанами – те управлялись с парусами. На рассвете, когда шлюп удалился на двадцать две мили от архипелага, ветер упал, паруса обвисли, и морские воды застыли, словно голубоватое зеркало. Боцман, проснувшись, начал расталкивать дремлющих корсаров, чертыхаться и проклинать штиль, Хрипатый Боб сменил Серова у штурвала, и из каюты выбралась Шейла. Рик Бразилец, самый зоркий в экипаже, оглядел горизонт и, вытянув длинную темную руку, показал на запад:
– Там!
– Что – там? – окрысился Стур. – Корыто твоей мамочки? Или ночной горшок папаши?
– Там, – повторил Рик и, подумав, добавил: – Мачты! Один, два, три – мой не разобрать.
Он владел английским получше индейца Чичпалакана, но все же не настолько, чтобы высказывать сложные мысли. Зато абордажным топором действовал с отменной ловкостью.
Помянув дьявола и его шутки, боцман направился в каюту, будить Teгга. Вскоре бомбардир вылез на палубу со зрительной трубой под мышкой, кивнул Серову и, прихрамывая, заковылял на бак. Поднял трубу, присмотрелся, покачал головой:
– Корабль, гореть мне в аду! Корпус не видно, паруса спущены, лежит в дрейфе… Вроде бы судно небольшое и на галеон не похоже.
– Сколько мачт? – спросил Серов, переглянувшись со Стуром.
– Далеко, не разглядеть… Попробуй ты. – Тегг сунул ему трубу, но солнечные блики и расстояние делали задачу невыполнимой.
– Неужели «Ворон»? – со страхом прошептала Шейла.
– Вряд ли, – буркнул Стур. – На Барбадосе мы прокантовались восемь дней, значит, «Ворон» сейчас болтается где-то у Эспаньолы или у Ямайки.
А эти, – он ткнул рукой на запад, – эти нас не видят. И не увидят, если в полдень спустим паруса. Шлюп невелик и сидит мелко.
– Думаешь, к полудню сможем подойти поближе? – спросил Тегг.
– Хрр… Это как задницу почесать! – раздался голос Хрипатого Боба, и Серов, оглянувшись, увидел, что за ними столпилась вся команда. Глаза у корсаров блестели, кулаки сжимались, а из раскрытых ртов едва не капала слюна. Добыча! Добыча на горизонте! Разбойничий инстинкт будоражил им кровь.
– Ну, приблизимся, поглядим, тогда и решим, что делать, – предложил бомбардир. – Что скажете? – Он как будто обращался ко всей команде, но глядел на одного Серова.
– Рик пусть наблюдает, – молвил тот. – Отдай ему трубу.
Пять часов до полудня прошли в изрядном оживлении. Порывы слабого бриза временами подгоняли шлюп, и постепенно, выигрывая в час три-четыре, а иногда и пять сотен ярдов, легкое суденышко приближалось к замершему в дрейфе кораблю. Корсары возились с оружием, правили клинки, чистили стволы мушкетов, отмеряли порох; Сэмсон Тегг изготовил несколько гранат, завернув пороховые заряды и пули в куски парусины. Мушкетов было восемь, и Серов велел, чтоб их раздали самым опытным стрелкам. Стрелял он, пожалуй, лучше всех, но себе не взял ружья, и это казалось естественным – командир с мушкетом не воюет.
Солнце еще не взобралось в зенит, как Рик Бразилец завопил:
– Видеть! Мой видеть! Мачты – один, два! На два мачта – грота-трисель! Мой видеть рей! Бриг![83]
Зрительной трубой, торчавшей за ремнем, он так и не воспользовался – похоже, не знал, к какому глазу ее приложить. Тегг подскочил к Бразильцу, выдернул трубу:
– Дай сюда, придурок! Хмм… – Он уставился на судно. – Верно, две мачты, и гафель торчит… В самом деле бриг! Взгляни, Эндрю… и ты, Стур…
Труба пошла по рукам.
– Голландский купец, – заметил боцман, подтолкнув Серова локтем. – Из Старого Света идет. Скорее всего, на Кюрасао.
Они уставились друг на друга. Голландцев пираты не трогали – не то чтобы они считались полным табу, но в списке возможных жертв стояли дальше французов и англичан, не говоря уж об испанцах. Это была инстинктивная дань уважения людям, пострадавшим от Испании более всех в Старом Свете и боровшимся с ней на суше и море с невиданным мужеством и упорством. К тому же суда, шедшие из Европы, даже испанские, большой добычи не сулили, поскольку не было в их трюмах ни золота, ни серебра, ни даже таких дорогих товаров, как сахар, ценное дерево, табак. Случалось, на них везли предметы роскоши, наряды, мебель, украшения, но чаще грубую ткань, мыло, муку, простую посуду, орудия и инструменты – то, в чем нуждались заокеанские колонии. Такие грузы были для пиратов бесполезны – вспотеешь, пока продашь.
– Голландец, дьявольщина! – с разочарованным видом пробормотал Тегг. – Что в нем толку? Гружен канатами или подковами, а может, глиняными горшками…
– Ну и что? – возразил Стур. – Уж горстка гульденов у них точно завалялась![84] А гульден ничем не хуже фунтов и песо.
80
Бомбарда – пушка большого калибра, появившаяся в европейских армиях в XV веке. Единорог – разновидность старинной гаубицы.
81
Исаак Ньютон (1642—1727), Готфрид Вильгельм Лейбниц (1646—1716), Леонард Эйлер (1707—1783) – великие математики XVII—XVIII вв.
82
Мартиника и Сент-Люсия – крупные острова в цепочке Наветренного и Малого Антильского архипелагов, на границе Карибского моря и Атлантического океана.
83
Бриг – двухмачтовое судно с фок– и грот-мачтами. Нижний косой парус на грот-мачте назывался грота-триселем.
84
Гульден или флорин – золотая монета весом 2, 5—3, 5 г или ее серебряный эквивалент весом 24 грамма, имевшие хождение в Нидерландах, Германии и в других европейских странах.