— Вообще-то я инспектор Флинн. Пришел задать вам пару вопросов. Касательно смерти Дэрила Коновера.
— А, так ты — призрак Дэрила Коновера.
— В определенном смысле меня можно назвать и призраком, — Флинн с трудом втиснулся за маленький столик.
— А в чем вопрос? Этот сукин сын погиб в авиакатастрофе? И поделом ему. Разлетелся на мелкие кусочки. Очень жаль, что мне не довелось это увидеть. За такое зрелище я бы заплатил по высшему разряду. Хочешь выпить? А роль Гамлета, ты, случайно, не знаешь?
— Нет, но зато могу спеть «Семьдесят шесть тромбонов».
Бейрд Хастингс пристально всмотрелся в него.
— Ты был в зале? Смешно, не правда ли? «Не знаю, но зато могу спеть „Семьдесят шесть тромбонов“». И я пытаюсь ввести его в «Гамлета». Сегодня! Господи, я сейчас разрыдаюсь.
Чтобы легче было смеяться, оба крупных мужчины отшвырнули от себя маленький столик.
— Так это вы взорвали сто восемнадцать человек в ночь с понедельника на вторник? — все еще смеясь, спросил Флинн.
— А сейчас ты спросишь… — Хастингс чуть ли не покатывался от смеха, — что я делал во вторник?
— Точнее, во вторник утром. А что вы делали сегодня?
— Нет, нет, сначала я должен ответить, что я делал во вторник. Мой ответ: «Во вторник я отдыхал». Забавно?
— Да, если вы на грани нервного срыва.
Официант принес полный стакан. Хастингс схватил его, но пить не стал.
— Вы — второй, — заметил Флинн, вспомнив Баумберга.
— В понедельник мы показали «Гамлета», — ровным, спокойным голосом продолжил Хастингс. — В Колониальном театре. В Бостоне.
— И вы поругались с Коновером.
— Как, вы сказали, вас зовут?
— Флинн. Инспектор Флинн.
— В день такой большой премьеры вы одновременно и очень возбуждены, и выжаты, как лимон. Потому что все ресурсы, физические, духовные, интеллектуальные, ушли на подготовку. В день премьеры все всех ненавидят. Понимаете?
— Понимаю.
— Вот почему пить в этот день нельзя. Иначе котел может взорваться.
— Понятно.
— Вот почему я вышел из себя, когда увидел, что Коновер после обеда выпивает в гримерной со своими друзьями. Я этого просто не ожидал. Тем более от великого английского актера. Но, наверное, он знал, что делает. Все-таки профессионал. Просто я этого не ожидал. И, конечно, сам был на пределе.
— Естественно.
— Первый акт прошел блестяще. Моя мечта становилась реальностью. Дэрил Коновер, играющий Гамлета в спектакле Бейрда Хастингса. Да, он был великолепен. В перерыве я попытался выразить ему свою признательность. И извиниться. Я сказал, что налетел на него только потому, что более молодые актеры, не профессионалы, которые тоже нервничали перед премьерой, видели, как он выпивал, и могли последовать его примеру. Сказал, как много значит для меня его согласие сыграть Галета. И допустил ошибку, сказав, что в постановку я вложил все свои деньги.
— Это была ошибка?
— Он сразу насторожился. Подумал, что я ставлю спектакль в долг.
— Этого я не понимаю.
— Это означает, что продюсер отдает все, что у него есть, в залог, чтобы гарантировать страховые выплаты членов профсоюзов. А за все остальное он расплачивается взятыми ссудами и деньгами, полученными от сборов. Он даже платит проценты по ссудам из тех денег, что получены от зрителей. Вникаете?
— Нет.
— Это означает, что каждый доллар, попадающий в кассу, немедленно уходит через дверь черного хода, обеспечивая бесперебойную работу шоу. Это означает, что у постановки нет серьезной материальной базы. Даже жалованье актерам и то платится из денег зрителей.
— И что?
— А то, инспектор, что таким образом продюсер финансирует новую, низкобюджетную пьесу с тремя действующими лицами и постоянными декорациями. Так не ставят шекспировскую пьесу с Дэрилом Коновером в главной роли.
— Он вас в этом обвинил?
— Да.
— И?
— Все так. — Хастингс осушил стакан. — Он сказал правду.
— Ясно. Вы не обеспечили надлежащего финансирования для вашего «Гамлета».
— Я мог бы. Но не стал. Что-то на меня нашло. Я хотел, чтобы это была моя антреприза. Только моя. Вот я и допустил главную продюсерскую ошибку. Не позаботился о финансовом тыле. Все потому, что я верил в себя. И в Дэрила Коновера.
— Как я понимаю, вы учитывали и мастерство мистера Шекспира.
— Он вышел из себя. Взорвался! Почему ему не сказали раньше? Если б я сказал, он никогда бы не согласился работать у меня. Его обманули, обвели вокруг пальца, уничтожили. Он не сможет заплатить английских налогов. Он не может работать в таких условиях, но не может и не работать. И уж конечно, он не может работать в Америке за так. Я уже подумал, что во втором действии мы его на сцене не увидим.