— Михсон Таха? — осведомился Флинн.
Мужчина, открывший дверь «люкса», настороженно оглядывал Флинна.
В белой рубашке, застегнутой на все пуговицы, без галстука, крепкий, широкоплечий мужчина с толстой, мускулистой шеей.
Такой в секретари не годился.
— Нет, конечно. Вы — Назим Салем Зияд.
Мужчина начал закрывать дверь.
Флинн сильно пнул ее, дверь выскользнула из рук Зияда, отбросила его в гостиную.
Флинн переступил порог.
— Прошу меня извинить, но мне надо поговорить с министром. Моя фамилия Флинн.
Все утро он объезжал службы безопасности различных первоклассных отелей Бостона, всюду показывая паспортные фотографии Михсона Тахи, Назима Салема Зияда и Рашин-аль-Хатида, задавая один и тот же простой вопрос: «Не вселялись ли в ваш отель трое мужчин, путешествующих вместе, под любыми фамилиями, в ночь с понедельника на вторник или чуть позже?»
Просматривались регистрационные книги, опрашивались портье и коридорные.
В одном отеле Флинн познакомился с президентом одного из канадских банков, которого сопровождали секретарь и шофер.
Наконец в одном из самых новых и дорогих отелей Бостона, «Королевском», портье сообщил Флинну, что трое мужчин прибыли во вторник утром, между половиной четвертого и четырьмя утра, и сняли «люкс». По фотографиям Флинна опознать их никто не смог. Завтракали, обедали и ужинали мужчины исключительно в «люксе».
В регистрационной книге они значились под фамилиями Десмонд, Эдуардс и Франчини.[16]
— О-ля-ля, — промурлыкал Флинн. — Мы их нашли.
Флинну потребовалось несколько минут, чтобы убедить босса службы безопасности отеля «Королевский» не сопровождать его к «люксу», который занимали мужчины.
Причины своего интереса к этой троице Флинн объяснять не стал.
«Люкс» состоял из гостиной, двух спален и ванны. Через открытую дверь одной спальни Флинн видел две разобранные, сбитые постели.
Дверь второй спальни была закрыта.
Мужчина, сложением пожиже Назима Салема Зияда, в пиджаке и при галстуке, поднялся с дивана. Он проглядывал свежий номер «Плейбоя».
— Вы — Михсон Таха, — в голосе Флинна не слышалось вопросительных интонаций.
— А кто, позвольте спросить, вы?
— Раз я сюда пришел, значит, так надо.
Когда Флинн открывал дверь второй спальни, Михсон Таха схватил его за плечо.
Каблуком правого ботинка Флинн врезал ему по голени.
Михсон тут же убрал руки с плеча Флинна.
Рашин-аль-Хатид, министр иностранных дел Ифада, сидел на кровати, подложив под спину подушки, и читал старую, в кожаном переплете книгу.
— Добрый день, ваше превосходительство. — Флинн плотно закрыл за собой дверь. — Рад видеть вас в полном здравии.
Его превосходительство смотрел на Флетча поверх книги. Молча.
На нем тоже была белая рубашка, застегнутая на все пуговицы.
Никаких вещей в спальне Флинн не обнаружил.
Вещи остались в самолете.
Когда Флинн двинулся к изножию кровати, дверь в спальню вновь открылась.
Вошли Назим Салем Зияд и Михсон Таха.
Встали по обе стороны двери. Михсон Таха потирал ушибленную голень.
— Мне вменена печальная обязанность расследовать взрыв самолета, вылетевшего в Лондон рейсом восемьдесят авиакомпании «Зефир эйруэйз» в ночь с понедельника на вторник.
— Ужасный инцидент в долгой и ранее безупречной истории пассажирских перевозок, — отметил министр.
— Пятно, — согласился Флинн. — Пятно на репутации.
Министр положил книгу на живот.
— Мне хватило мудрости не лететь этим рейсом.
— Я знаю, — кивнул Флинн.
— Мы поднялись на борт самолета в твердом намерении улететь в Лондон, — устало продолжил министр, — в полной уверенности, что к нам отнесутся с должным почтением, но были жестоко разочарованы в своих надеждах.
— Вас хотели посадить на семнадцатый ряд, — уточнил Флинн.
— Да. Эти молодые дамы, которые рассаживали нас, сказали, что ничем не могут нам помочь, поскольку нас трое и мы путешествуем вместе. Одна из них сказала, что, возможно, ей удастся посадить нас на другие места, но только после взлета, но я, разумеется, не мог на это согласиться. Да и вообще эти молодые дамы едва замечали нас, потому что во все глаза смотрели на молодого человека, вошедшего в салон сразу за нами. С заклеенным пластырем лицом, машущего кулаками и назойливо повторяющего одно слово — «пеппеминт».
— Поэтому вы покинули самолет, — подытожил Флинн.
— У меня не было иного выбора, кроме как принять такое решение. В моих краях семнадцать считается самым несчастливым числом.
— Как у нас тринадцать, — кивнул Флинн.