— Ложечку-то вы вынули, — кивнул головой бармен. — Только потом положили её к себе в карман.
Харитон тяжело вздохнул. Ему было обидно за державу.
"Ничего, зато мы им в 1812 году в лучшем виде задницу надрали", мстительно подумал он. "Небось когда драпали из-под Москвы, не думали о хороших манерах."
— Вы уж извините, — сказал официант. — Но русские всегда так или иначе "глаз прищуривают", поэтому вас так легко узнать.
Сейчас Ерофеев жалел, что так и не женился. Возможно, с женой, он не чувствовал бы себя таким одиноким. Впрочем, в России ему было не до того. Пробираясь на вершину успеха, Харитон не успевал задумываться о чувствах. Работа, учёба, курсы повышения квалификации, бесконечные общественные нагрузки, политинформации, интриги, не оставляли ему времени для личной жизни. Конечно у него были кое-какие связи с женщинами, но эти связи были мимолётными и не оставляли глубокого следа в его душе.
Ерофеев с ностальгией вспоминал времена, когда он был всемогущим директором нефтегазового комбината, о роскошных дорогих проститутках, готовых выполнить любое его желание, об умопомрачительных пьянках в сауне, об уважении, которое оказывало ему районное начальство и даже крупные чины из Москвы. Он скучал по азарту борьбы, по интригам, по друзьям и, как ни странно, даже по врагам. Пусть он тогда рисковал, пусть он ходил по лезвию ножа, но зато он жил полной жизнью! Его уважали и боялись. Его слова ловили на лету. А что теперь? Презрительные перешёптывания разжиревших французских буржуа и насмешливые взгляды официантов?
Харитон допил вино и отставил в сторону пустой бокал.
"Так больше продолжаться не может", — подумал он. "Если я буду сидеть здесь и размышлять, то конце концов сойду с ума."
Ерофеев поднялся и решительно направился в гараж. Через несколько минут его чёрный "порше" мчался по направлению к Ницце. В память о прошлом Харитон решил вдребадан напиться в уютном артистическом кафе "Маленький Париж".
* * *Пьеру Большеухову казалось, что ещё чуть-чуть, и его лицо сведёт судорогой. Похороны длились почти три часа, и изображать всё это время глубокое и искренне горе было непросто даже для бывшего артиста. В душе безутешного вдовца время от времени вздымались волны столь бурного и неудержимого ликования, что он принимался хохотать, как безумный. В такие моменты Пьеру приходилось наклоняться вниз и закрывать лицо руками, чтобы окружающие принимали его гомерический смех за неконтролируемые истерические рыдания.
Родственники графини вздрагивали и косились на него, а на лицах бездушных, как голодные акулы, представителей прессы даже появлялось обычно не свойственное им выражение недоуменного сочувствия. Их недоумение вызывалось тем, что бурная половая жизнь графини Мотерси-де-Белей ни для кого не была секретом, в то время как муж графини мог считаться образцовым семьянином. Журналисты не понимали, как могло случиться, что monsieur Bolsheuhoff за одиннадцать лет брака с этой старой высохшей нимфоманкой, которой перестали помогать даже дорогостоящие косметические операции, ухитрился сохранить силу страсти влюблённого Ромео. Странные люди эти русские. Загадочные и странные. В то же время это было романтично и могло взволновать читателей. Журналисты снимали корчащегося и содрогающегося от замаскированного под рыдания хохота Пьера, и на их глаза наворачивалась непрошенная слеза.
Наконец церемония закончилась, и monsieur Bolsheuhoff, попрощавшись за руку с родственниками жены и выражающими соболезнование совершенно незнакомыми ему людьми, забрался в свой ягуар и газанул с неприличной поспешностью.
Отъехав от кладбища, Пьер свернул на просёлочную дорогу и вскоре съехал на обочину около небольшой сосновой рощи. Только сейчас он смог дать волю своим чувствам. Большеухов подпрыгивал на сидении и хохотал, восторженно колошматя по рулю сжатыми кулаками.
— Au revoir, паскудная французская шлюха! — кричал он. — Arrivederchi, графиня Мотерси-де-Белей! Покойся с миром, старая лахудра! Пусть земля тебе будет пухом, а земляные черви — любовниками! А я буду жить! Ох, как я теперь буду жить!
Поперхнувшись слюной, Пьер закашлялся. Это немного успокоило его. Большеухов расслабленно откинулся на спинку сиденья.
— И что теперь? — спросил он сам у себя. — С чего мы начнём?
Пьер задумался. Он был свободен. Он мог ехать куда угодно и быть с кем угодно.
— Кафе "Маленький Париж"! — наконец произнёс он. — Это именно то, что мне нужно.
* * *Харитон Ерофеев негромко, но смачно выругался. Какой же он идиот! Как только он не догадался заранее позвонить и заказать столик!
"Маленький Париж" был заполнен до отказа, и, зная характер богемных завсегдатаев этого заведения, Харитон понимал, что ждать свободного столика придётся очень долго. Ждать не хотелось. Конечно, можно было бы выпить и в другом месте, но Ерофеев не стал бы миллионером, если бы не привык всегда добиваться своего.
Харитон ещё раз обвёл взглядом артистическое кафе. В углу за столиком, рассчитанным на четверых, сидел грузный высокий блондин. Радость, светившаяся на лице блондина странно контрастировала с его строгим чёрным похожим на траурный костюмом. И хотя Ерофеев знал, что во Франции столик, за которым сидит хотя бы один человек, считается занятым, а подсаживаться к незнакомым людям было дурным тоном, он решил наплевать на приличия. Пусть эти заносчивые французы думают что хотят, он всё равно станет поступать по-своему.
— Вы позволите? — спросил он у блондина.
— Держу пари, что вы русский! — весело воскликнул блондин, и улыбка на его лице стала ещё шире. — Садитесь пожалуйста. Мне будет только приятно, если вы составите мне компанию.
"Твою мать, и этот туда же! " — мелькнуло в голове Харитона. " Я же не прищуриваю глаз! И ложечку в карман не кладу. Как же он догадался?"
Удивлённый тем, что незнакомец застыл в неловкой позе, со странным выражением лица уставившись на него, Большеухов сделал изящный жест рукой, приглашая Ерофеева занять место за столом.
— Но как вы догадались, что я русский? По акценту? — спросил Харитон.
— По повадкам, земляк, по повадкам, — переходя на русский язык, усмехнулся Пьер. — Разрешите представиться. Пётр Большеухов, граф Мотерси-де-Белей. Можете звать меня Пьер.
— Земляк? Граф Мотерси-де-Белей? — в замешательстве повторил Ерофеев. — А графиня Жозефина Мотерси-де-Белей случайно не ваша родственнница?
— Была моей родственницей, — уточнил Пьер. — А нынче моя драгоценная жёнушка почивает в бозе в семейном склепе на кладбище Сан Антуан де ла Мер. Потому и праздную. Надеюсь, вы разделите со мной эту радость. Вы позволите угостить вас шампанским?
Харитон расслабился. Он не мог поверить своей удаче. Встретить земляка, да ещё к тому же аристократа — такое не каждый день случается.
— Я с удовольствием выпью с вами, — опускаясь на стул напротив Пьера, сказал Ерофеев. — Я читал в газете о похоронах графини. Разрешите выразить вам мои искренние соболезнования.
— Какие соболезнования, cher ami[4]! — воскликнул Большеухов. — К чёрту соболезнования! Поздравьте меня! Поздравьте меня от всего сердца!
* * *Драчинский попросил высадить его в районе Монмартра, о котором он столько слышал и читал. Панки на прощанье дружески расцеловали его, оставив на щеках Влада следы синей, чёрной и салатовой губной помады. Они объяснили, что по ночам обычно тусуются в баре "Безумная метла" на рю де Клемон и приглашали навестить их.
Наконец грузовичок укатил, окатив Драчинского облачком выхлопных газов, и Влад остался один в сердце ночного Парижа. Драчинский посмотрел наверх, но не увидел звёзд. Свет сотен витрин был настолько ярким, что звёзды не могли соперничать с ним, и небо было тёмным, тусклым и безжизненным. Но это не имело значения. Наконец он был в городе своей мечты. Ночной Париж сиял обманчивым блеском фальшивых драгоценностей.