Миноносец уже ночью подошел к Туапсе. Ночь была темная, маяки не горели, и корабль чуть не разбился о мол. Командир, который весь поход провел на мостике, предпочел отойти в море до рассвета, когда и ввел корабль в порт.
Меня так укачало, что весь день, даже ходя по молу, мне казалось, что все кругом качается. Получил я и нагоняй от моего начальника, инженера-механика лейтенанта Орловского: он мне сказал, что, несмотря на качку, я должен нести свою вахту. Этот поход показал, что, несмотря на всю мою любовь к морю, я – не моряк.
В Туапсе мы пополнили наши запасы угля. Надо сказать, что угольная погрузка, при частых плаваниях корабля, работа утомительная и очень грязная. Угольная пыль проникает повсюду, пачкает все. Надо чистить корабль, отмываться самому, отстирать рабочую одежду и белье, а так как все стирается в морской воде, то надо много и труда и мыла.
В этот начальный период моей службы я совершил проступок и был наказан: на стоянке в Туапсе я нес вечером вахту и получил от лейтенанта Субботина распоряжение передать по вахте, чтобы его разбудили в 4 часа утра. При смене я забыл передать это поручение. Утром лейтенант Субботин меня спрашивает о выполнении мною его распоряжения. Только тут я вспомнил о нем и получил два часа под винтовку, которые в тот же день и отстоял. Подобные наказания были очень редки.
В течение весны и начала лета миноносцу несколько раз пришлось совершать переходы из Новороссийска в Туапсе и обратно. Подолгу мы нигде не стояли. Однажды на переходе в Туапсе в открытом море были произведены испытания обоих орудий боевыми снарядами. При первом выстреле у орудия не оставляли никого. Курок спускался при помощи длинного шнура, все укрывались в стороне.
Другой раз миноносцу было дано задание освободить прибрежный поселок Гаврило-Осиповское от зеленых, которые его захватили, убив там коменданта. Ранним утром миноносец подошел довольно близко к берегу и бросил якорь. Была спущена шлюпка. Десантная партия под командой лейтенанта Субботина пошла к берегу под прикрытием обоих орудий миноносца, готовых открыть огонь. Кроме винтовок, десантники имели с собой и ручной пулемет. Зеленых в поселке уже не было. В виде репрессии в домах подозреваемых было взято штук 15 молодых гусей и, привезенные на миноносец, они улучшили питание команды.
Во время стоянок корабля в Новороссийске или в Туапсе команду повахтенно спускали на берег. В ту эпоху Туапсе был небольшой портовый городок с выходом железнодорожной ветки от Армавира на Сочи. Много зелени, кругом горы, покрытые лесами, и море.
В отличие от Туапсе Новороссийск – большой торговый порт с большим количеством пристаней, ютящийся на узкой полосе земли между морем и горами, почти без зелени и очень пыльный летом. Главная часть города расположена на северной части залива. Бухта образуется двумя молами, заканчивающимися маяками. На южной стороне бухты расположены цементные заводы, идущие по берегу на взморье к Геленджику. В главной части города я был только однажды.
Недели две спустя я заболел, и меня оставили в лазарете в Туапсе, боялись сыпняка, но оказалось – грипп. На миноносце был тогда один случай сыпного тифа, заболел казак Саенко, из пополнения. Он тоже лежал в госпитале в Туапсе. Я проболел неделю и получил еще неделю отпуска по болезни. Миноносец как раз пришел опять в Туапсе, и я ушел на нем в Новороссийск. Отпуск я решил провести сперва у одного дяди, в станице Нововеличковской, а затем у другого, в станице Крымской. В это время началось большое наступление Добровольческой армии на всех фронтах.
Вернувшись в срок в Новороссийск, я узнал от отца, что «Живой» ушел в боевой поход к берегам Крыма, что он уже в Севастополе и что я могу догнать его на минном заградителе «Буг», который уходит туда же. Отец помог мне оформить все мои бумаги, я с ним попрощался и перебрался на «Буг».
Не помню, когда мы вышли из Новороссийска и что я делал на «Буге», думаю – отсыпался в минной палубе, так как она была пуста, в Севастополь же пришли на рассвете и ошвартовались у пристани РОПИТа. «Живой» гордо стоял на якоре посреди бухты, между Графской пристанью и Павловским мыском.
Как только положили сходни, я попросил разрешения покинуть корабль и зашагал по Екатерининской повидать мать и брата. Было еще очень рано. Улицы были пусты, нигде ни души. Звенят только гвозди моих английских ботинок.
Вот и наша квартира, рядом с типографией «Крымского вестника». Звоню. В дверях – брат, за ним бежит мать. Объятия, поцелуи, расспросы. Из кабинета отца в полураскрытую дверь на меня смотрят какие-то подозрительные личности – их вселили к матери Советы. Все мы были, конечно, очень рады вновь встретиться и успокоить друг друга.