P.S. Щоту к Александру Федоровичу Талызину не послано, а пришлю вперед; толко о данных Тутолмину денгах прошу постаратся.
Февраля 28 дня (Марта 1 дня) 1773 года[2].
Благодарю вас, любезной Денис Ивановичь, за писмо ваше от 12-го февраля, которое мне привез приехавший сюда курьер. Сообщаемын известия одолжают меня наипризнательнейше вас благодарить. Уверен будучи о дружбе вашей, крепко надеюсь, что не поскучите вы и вперед время от времени сообщать известия нужные для суждения моего, и тем одолжите дружески тово, кто от дружбы вашей всегдашних опытов к одолжению своему ожидает, знавши ей в полной цене и силе… За сим… Зделай дружбу, мой друг Денис Ивановичь, добейся, чтоб деньги ко мне переслали или отдали жене моей, так как я прежде писал. Мне право нужда. Что брата своего вы отправили – я отнюдь не досадую. Пусть он будет в твоей воле доколе тебе надобно. Дело и без нево здесь обойдется. О Голстинском адвокате от вас же пишут, что он в великой будто чести. А правда ли то или нет вам ближе знать надобно; а то истинно кажется, что он в неописанных интригах. Право нора ево отправить или в Голстинию, или к водам: он кроме пакостей ни на что у вас ненадобен, а толко то истинно, что преопаснейшее животное. Приложенное прошу дружески верно доставить и быть уверену, что я с совершенною дружбою ваш верный и истинный слуга
А. Бибиков.
Марта 13 (24) дня 1773 года. Варшава.
Благодарю вас, любезный Денис Ивановичь, за приятное и дружеское письмо, что от 24-го февраля ко мне писали. Все сообщенные дружеские известия приемлю новым опытом продолжения вашей ко мне дружбы и тех приятельских обязательств, которые мое к вам почтение в преданность навсегда в душе моей впечатлели.
О деньгах 1500 р. жена моя уведомляет меня, что получены, за что вас признательно благодарю, хотя плата ассигнациями несколько меня и анбаратирует, да о сем и говорить труда не стоит,
Все известия, приходящие к нам из вашева города, описующие положение Двора, таковы ж ясны, как слова Евангелиста Иоанна, в первом зачале Евангелия написанные: «В чале бе Слово, и Слово бе к Богу, и Бог бе Слово»; следовательно не можно нам отсудственным никакой прямой картины из всего этого составить, а остается ожидать розвези всему от времени. Вы желаете, чтоб козни французские столко ж были неудачны, как злоба и хитрость. Чертополоховы у вас не страшны; но сюда приходящие известии и приезжие его предтечи Понинский и Коховский не то проповедуют. Они возвещают, что нет дела важного, которое бы он призыван не был, и нет ни одного чужестранного министра, которой бы не чрез нево о делах своих старался. Сказывают притом, что и с вами живет не в болшом ладу, но держится совсем противной стороны. Удивляюсь, ежели то толко правда, что сего мрачного аспида до ce время не познают и не проводят ево к водам или доедать Голстинцов, которых он довольно отгрыз. Я истинно не для того говорю, что ево не терплю и конечно не щитаю ево для себя опасным, но вреден он целому обществу, и конечно опасен почтенному нашему общему благодетелю; кто ево прямо и искренне любит, тот ево в сем пункте оберегать конечно повинен.
Мир наш по всем известиям не так близок, как мы прежде щитали, однакож последние писма с Дунаю не совсем еще надежду отнимали. Теперь ждем решительного известия, ибо и срок перемирия минул; а не будет миру, не окончутся и здешние дела, как мы Поляков ни придавили, сохрани Боже подлинно и от голодных Шведов, а Французов со все это станет. Дивятся надобно, что друзья наши свои добрые официи не столько горячо употребили, сколько б казалось нам требовать от них было можно. Вот они Польшу-то поделили не потеряв ни одной души, ниже копейки, так бы не грех Туркам-то и сюриознее поговорить?
Ежели то истинно, что Н. Ф. со своим чортом разводится, то жалею я о ее беспокойствах: ибо такие обороты сопряжены с бесконечными хлопотами. Я ей от всей души лучшего желаю – с ним ли вместе или порознь.
Приложенные письма прошу, мой друг, верно отдать и продолжать ко мне вашу дружбу; а обо мне верьте, что я как был, так и на всегда с истинною преданностию и нелицемерною дружбою останусь верной и прямой ваш слуга
А. Бибиков.
Марта 23-го д. 1773 году, Варшава.
Благодарю вас, мой друг Денис Ивановичь, за короткое, но любезное и дружеское ваше письмо, что с последними курьерами, от 5-го марта, я получил. Оно и короткостию своего довольно было утешить меня и сделать приятное о вас и дружбе вашей напоминовение. Если вам нет время или заняты, не требую я и не требовал пространного разговора, довольно нескольких слов к моему от вас утешению. О мире кажется мне сказали вы по прежним известиям, то есть, когда посол турецкий взял артикулы наших требовавий ad referendum к солтану; но свежие здесь имею я из Бухареста известия, то есть от 7 (18) марта, что там хотя и есть некая надежда, но и полное сумнение: ибо рейс-ефендий ни об отъезде своем не говорит, ниже ответу из Царяграда не показывает; следовательно думают, чтоб, молчанием отделавшись, по истечении перемирия сказать, что не они, а мы конгресс развели; но я однакож всего лутчего желаю, пусть я в моих гаданиях обмануся и все те со мною, которые о мире почти всю надежду потеряли; но только что лишь бы он был.