Друзья наши и союзники вряд вправду хотят ли вас вытянуть из сей войны и интересы их не сопротивляются ли сему; Вам лутче знать надобно: дело ваше министерское.
О приезде к вам Германского князя мы здесь знаем, да не знаем только тово, что все ли будет по-старому? Есть слух, что едем брать Цареград и петь молебен в Софийской церкви при помощи великого квартермистра Боура {От слов «Здесь Сеймикм» до «и тому подобное» напечатано в тексте, стр. 48.}.
Приложенные письма пожалуй, мой друг, верно доставь и обо мне будь уверен, что я с непременною дружбою и душевною преданностию на всегда останусь вам верный и истинный слуга А. Бибиков.
P. S. Грамоту ету написал я третьева дни; а вчера приехали сюда ваши курьеры, с которыми однако ж ни одной строчки ни от вас, ни от домашних моих не получил, да и с почтою от них писем не имею. По написании сего же письма уехал отсюда и Гренадский архиепискуп. Барон Штакельбер дает сам уповательно о всем прямое известие в своих депешах, а я только то прибавлю, что он, как ни взбалмошен и помешен, только кредит ево в земле велик…
Fanatisme est une grande chose partout.
Апреля 12-го дня 1773 году. Варшава.
Приехавшей сюда мой брат отдал мае приятнейшее ваше и дружеское письмо от 16-го марта. Препроводил он ево со всем тем, что вы ему рассказать мне поручили. Письмо и слова ваши возобновили во мне те наиприятнейшие чувствования, которыми меня мой любезной и дорогой Денис Ивановичь одолжать продолжает. Не в состоянии тебе, мой друг, право объяснить – сколько себя обязанным вам щитаю и сколько сердце мое утешается вашею дружбою. Продолжай меня любить, доколе я того стоить буду; а прослужится мне пред вами конечно никогда не можно по искренней к вам привязанности которую храню сначала нашева знакомства.
О делах здешних писать в вам не буду: письма б. Штакельберга обо всем уведомят. Только то скажу, что при начале сейма не дела уже, но персона Понинскова делает всем претительность; во как то ни есть, однако он маршелом стался.
От беднинкой Н. Федо получил жалосное письмо, она ретировалась от гонений отца под кров своей матери. Требует моей помочи, чтоб я ево принудил, дабы он хотя приданое ее отдал. Разсуди, мой друг, естли какая-нибудь ловкость отсюда мне ей помочь, хотя я душою бы был рад. Приложенное письмо чрез ково-нибудь постарайся доставить в ее руки.
Теперь оно может быть отдано без всякого препядствия в ее руки, ибо она в доме у матери. Толко чтоб кто ни есть ево ей отдать взялся.
Ну, братец! Мир наш уплыл повешней воде, как М…. Чтож теперь мы будем делать? Все мне кажется, что Венцам надобно покрепче поговорить, чтоб они сюриозно Туркам сказали, а без того ничему не бывать, разве на пустяках согласятся. Ей! пора пора сделать Греческую омегу, а Русской конец. Прости, мой друг; я твой истинной и верной на век А. Б.
P.S. Штакельберу приложенное при письме моем отдал верно.
Варшава. Апреля 26-го 1773.
Последний курьер привез мне приятное и дружеское писмо. Благодарю вас, любезный мой Денис Ивановичь, и утешаясь твоею дружбою; ожидаю впредь дружеских уведомлений. Ничем больше одолжить меня не можете. А дружба ваша надеится мне того от вас дозволяет {От слов «Здешние дела» до «настоит вопрос», напечатано в тексте, стр. 48.}…, Понинскова персона больше здесь сделала шуму и затруднение при маршолстве, нежели самое дело. Вить здесь он от всех вообще за сущего скареда почитается. Боже милосердый! как персональность главные дела обсорбирует {От слова «Подлинно» до «между нами» напеч. на стр. 48.}.
Заклинаю дружбою ни одной душе не говорить. Двоюродному брату вашему, которой мне писмо ваше отдал, всякую услугу доказать готов, лиш чтоб толко было возможно.