Дакворт это помнит. Он помнит, что сделал это, чтобы повыпендриваться перед Талией[42].
— Еще раз вас увижу, — говорит Эктор, — урою.
— Я драматург, я…
Би поворачивается к Дакворту.
— Так напиши пьесу, чтоб тебя.
— Мир сошел с ума, — говорит Би. Окна в машине запотели от их дыхания. Жутко уставший, он плюхается на пассажирское сиденье пикапа, дыша на закоченевшие руки. Ноги у него холодные и промокшие.
Нетруди сидит на водительском месте.
— Она выглядела какой-то больной, — говорит Нетруди.
Би пожимает плечами.
— Что-то ее доконало.
Он наблюдает, как Эктор шлепает обратно на холм, к собравшимся. Удаляющиеся в западном направлении задние фонари — последнее напоминание об Эмме и Дакворте, которых запихнули в одно такси.
— Боже милосердный, — говорит Би, трясясь. — Я бы не отказался от кофе по-ирландски.
Мимо проносится ураган «Бет». Би выскакивает из пикапа. Пару минут утешает ее. Она что-то протягивает ему. Би возвращается в салон.
— Что это? — спрашивает Нетруди.
— Ее визитка, — объясняет Би. Его пустой желудок урчит. — Она хочет, чтобы я сделал ей гроб.
В окно стучит седой чернокожий мужчина в классическом костюме, с каким-то футляром под мышкой.
— Простите, — говорит он.
Би опускает окно.
— Да, сэр?
— Похороны Харри там, наверху?
Би кивает.
— Да, сэр. Верно.
— Спасибо, сынок, — отвечает мужчина. — Спасибо.
Он открывает футляр, достает тенор-саксофон и медленно направляется к месту последнего упокоения Харриет.
Нетруди оборачивается и берет с заднего откидного сиденья коричневый бумажный пакет, в котором лежат два сэндвича с томленой свиной шеей.
— С твоим соусом барбекю, — говорит она. И, что-то вспомнив, добавляет: — Ой.
Снова лезет на заднее сиденье и достает большой пенопластовый стакан с дымящимся кофе. Отдает его Би.
— С двойными сливками. И двумя стопками «Джеймсона».
Манна небесная!
— Запасные носки я забыла.
Би пожимает плечами. Это все, что он может сделать, чтобы не обнять ее.
— Кстати, задница у меня вовсе не как у двенадцатилетнего ребенка, — говорит Нетруди. И улыбается. Демонстрируя кривые зубы.
— Кстати, Нетруди, как тебя зовут на самом деле?
— Олив.
Олив.
Они сидят в тишине. С холма доносится звук саксофона. Пожилой чернокожий мужчина оплакивает и провожает свою дочь такой душераздирающей прекрасной мелодией, что по-настоящему услышать ее способен лишь родитель, потерявший ребенка. Би смотрит на яркое, прекрасное создание, сидящее рядом. Идет дождь. На улице пасмурно, и все же лицо Олив светится, как полная луна. Капля дождя на мгновение цепляется за ее длинные ресницы, а потом падает; и Би падает в горящее кольцо вместе с ней.
Пробуждение
Несколько небольших компаний с похорон отправились на поминки в «АртБар». Большинство припарковались в нескольких кварталах оттуда. Из-за дорожных работ и уборки улиц. Поэтому они идут пешком. Би лавирует между компаниями. Ссутулившись и низко надвинув кепку. Маневрируя.
— Красивый гроб получился.
— Сколько времени на него ушло?
— Красивый.
— Просто удивительный.
Би кивает. Роется в карманах, пытаясь что-то отыскать. Хоть что-нибудь. Носки у него по-прежнему мокрые.
— Произведение искусства.
— Спасибо.
— Сделаешь гроб для меня?
Рядом возникает чья-то фигура. Пихает его локтем в ребра. Это Хигби. Он разглядывает Би сквозь свои микроскопические очки. В ухе у него пульсирует синий огонек. Он протягивает визитку. Его обручальное кольцо сделано из трех пород дерева.
— Позвоните мне, — говорит Хигби. — Думаю, мы сможем поработать.
Толпа замедляется. Хигби продолжает идти по улице. Прижимая палец к уху. Его ждут дела. Производство. Новый доход. Новый успех. Новые восторги критиков. Новые интервью. Новые журнальные обложки.
Би аккуратно кладет визитку в бумажник, рядом со скидочной карточкой продуктового магазина. Телефон возвещает о получении эсэмэски. От Гюнтера Адамчика.
«Ну ты урод».
Да уж.
Подъезжает Олив на пикапе Би. Хотя идет дождь, она помыла машину. Тщательно. С воском.
— Где ты была? — спрашивает Би.
— Нужно было кое-что кое-кому отвезти. — Что?
— Фотопленку.
— А.
Толпа внезапно останавливается, по ней пробегает ропот. Би поднимает взгляд. На двери «АртБара» табличка: «Закрыто в связи со сменой руководства. Открытие скоро».
42
Это правда. Дакворт воспользовался своим положением, чтобы получить два билета на выставку Эктора А. В., где громко и отчетливо рассуждал об отсутствии формы, стиля и дисциплины и отпускал реплики, граничившие с расистскими (хотя все время возвращался к «Женщине, принимающей ванну на улице»). К сожалению, нас в списке гостей не было. Что, вероятно, к лучшему.