Несколько секунд – и кровь брызжет из пор. Для него нет шансов.
Генерал Хойт научил Стрикланда, куда нужно приставить ствол «Беретты», прямо к основанию черепа боцмана, так что смерть приходит быстро.
Их осталось пятеро; если взять проводников, то семеро.
Энрикес прячется на нижней палубе, заполняя журнал описаниями дневных кошмаров. Его соломенная шляпа, некогда такая щегольская, обвисает и смиряется с ролью ночного горшка.
Стрикланд наносит капитану визит и смеется над его лихорадочным бормотанием.
– Ты мотивирован? – спрашивает он. – Ты мотивирован?
Никто не спрашивает Ричарда Стрикланда по поводу его собственной мотивации. Откровенно говоря, он до сих пор не знает ответа. Ему всегда было насрать на Deus Brânquia, это точно, но теперь нет ничего в мире, что он хотел бы больше, Deus Brânquia что-то сделал с ним такое, изменил так, что возникают подозрения: обратного пути нет.
Стрикланд поймает эту тварь при помощи того, что осталось от команды «Жозефины»… разве их теперь нельзя тоже назвать vestigios, остатки? Это их дом, и все. Единственное, что осталось у них, и не имеет значения, как оно выглядит и чего стоит.
Он мастурбирует под безумным ливнем, над гнездом, полным новорожденных змей, представляя тихий, опрятный секс с Лэйни. Два сухих тела движутся словно куски дерева на безграничной равнине туго натянутых белых простыней. Он это сделает. Немедленно, как только вернется. Как только исполнит то, что приказывают обезьяны.
Крики, еще крики.
Элиза обычно меняет свои роскошные туфли на обычные кроссовки в раздевалке, но всегда чувствует, словно отрубает часть себя, рука как топорик, обувь как плавники. Нельзя заниматься уборкой на каблуках – это, помимо прочего, заявил Флеминг в тот день, когда ее взяли на работу, – мы не можем допустить падений и поскальзываний. Никаких черных подошв тоже – поскольку в ряде лабораторий имеются «научные маркеры» прямо на полу, и непозволительно оставить на них какие-либо помарки.
Флеминг просто набит такими банальностями.
Но в последние дни его внимание обращено на какие-то другие дела, и Элиза рискует не менять обувь, оставить себе маленький островок комфорта в море дискомфорта «Оккама», оставить себя живой и чувствующей.
Давно не работающий душ служит для уборщиков складом.
Зельда берет ту тележку, что обычно, Элиза тоже, и они наполняют их, берут с полок все, что им нужно. Затем их восьмиколесные тележки, плюс еще по восемь колес на каждое ведро со шваброй, громыхают по длинным белым коридорам «Оккама», словно медленный поезд в никуда.
Они должны быть профессионалами все время, ведь некоторое количество людей в белых халатах остается в лабораториях до двух или трех ночи.
Ученые «Оккама» – странный подвид мужчин, работа доводит их до полной отстраненности. Флеминг учит уборщиков немедленно покидать любую лабораторию, где находится один из белохалатников, и такое периодически случается.
Когда двое ученых в конечном итоге все же уходят, они недоверчиво косятся на собственные часы, хихикают по поводу того, какую головомойку устроит каждому из них жена, и вздыхают, что лучше бы и вправду отправились по теплым гнездышкам подружек, чем сидели здесь.
Они не замолкают, даже не понижают тона, проходя мимо Элизы и Зельды.
Точно так же как уборщики обучены видеть только грязь и мусор «Оккама», ничего более, ученые сосредоточены исключительно на проявлениях собственной гениальности. Много лет назад Элиза развлекала себя мечтами об интрижке на рабочем месте, о встрече с мужчиной, танцующим во тьме ее мечтаний.
Это были мысли глупой молодой девчонки.
Еще кое-что об уборщиках, горничных, любом обслуживающием персонале: когда ты один из них, ты скользишь меж остальных незамеченным, словно рыба под водой.
Стервятник больше не кружит над ними.
Стрикланд принудил одного из двух оставшихся indios bravos поймать его. Непонятно как, но индеец это сделал.
Стрикланд привязывает птицу к железному штырю на корме и ест свой обед из сушеной пираньи прямо у нее на глазах. В пиранье очень много костей, и он выплевывает их, но так, чтобы стервятник не дотянулся. Голова крылатой твари фиолетовая, клюв – алый, шея напоминает музыкальный инструмент. Она раскрывает крылья, но ничего не может сделать, только бессильно шаркает по палубе.
– Посмотрю, как ты теперь сдохнешь от голода, – говорит Стрикланд птице. – Поглядим, как тебе это понравится.