— Что «но»?
— Присутствовавший в доме чужой господин сказал, что девочка в этом не нуждается. Для меня это было страшной неожиданностью. Я спросил его: «Почему?» И он мне тогда ответил… Да, припомнил. Он сказал: «Крестят тех, кто от бога. А она от человека». Я до сих пор не понимаю, что он имел в виду.
— Все мы от человека, — хрипло произнес Альберт.
— Вот именно. А человек — от бога. Но девочку так и не крестили.
— И долго жила Миджея в семье Шаули?
— Шесть месяцев назад за ней приехал какой-то важный господин и увез…
— И больше она здесь не появлялась?
— Нет.
— А семья Шаули живет здесь?
— Нет. Они уехали в Австралию. Говорят, на деньги, полученные ими за воспитание девочки.
«Тупик», — подумал Альберт. Оставался еще один вопрос.
— Скажите, вы не знали господина Хорша?
— Будь он проклят.
— Значит, вы знаете его?
— А как же! Именно он и запретил крестить ребенка.
— Скажите, где он живет?
— Недалеко отсюда, в Сэндике, в лесном поместье.
Через несколько минут машина Альберта ковыляла по скверной дороге в Сэндике. Было очень темно, и моросил дождь.
Поместье Хорша — это огромное мрачное двухэтажное кирпичное здание в старинном стиле, огороженное полуразрушенной металлической оградой.
Автомобиль остановился среди деревьев, напротив ворот усадьбы. Альберт вошел во двор, прошел тропинку, выложенную камнем, и приблизился к двери особняка. Вокруг царила мертвая тишина, ни в одном окне не было видно света.
Он нажал кнопку звонка. Никто не ответил, он нажал еще раз, еще, а затем стал звонить непрерывно.
Ясно, в помещении никого не было. Дверь была заперта, и Альберт начал медленно обходить дом, глядя на высоте окна.
Над дверью черного хода нависала крыша, и над ней чернело небольшое овальное окно.
Альберт вернулся к автомобилю, взял электрический фонарь, отвертку и затем без всякого труда влез на крышу веранды. Окно оказалось закрытым. Он поддел раму отверткой, сорвал петлю и проник внутрь.
Альберт оказался в библиотеке. Здесь пахло книжными переплетами, старой бумагой и формалином. Потом он заметил, что запах формалина наполнял все здание.
Откровенно говоря, он не очень ясно отдавал себе отчет в том, почему так бесцеремонно забрался в дом Хорша. В доме. никого не было, и Альберта можно было обвинить в чем угодно. На случай, если внезапно появится Хорш, у него в голове были готовы многочисленные оправдательные мотивы, один другого хуже…
Библиотека была огромная. Забитые книгами стеллажи поднимались до самого потолка. В разных местах беспорядочно лежали груды книг, для которых, по-видимому, места на полках уже не хватало Он наугад осветил одну из полок и нашел подборку журналов «Биофизика» за несколько лет. На другой полке оказались книги по математической теории информации, ниже — книги по кибернетике.
На полу валялись старые учебники, монографии, сборники статей по физике, химии, теории чисел, топологии. Казалось, хозяин библиотеки интересовался буквально всем на свете.
Из библиотеки дверь вела в небольшой коридор.
По узкой скрипучей лестнице Альберт спустился на первый этаж в крохотный холл перед входной дверью. Здесь стояли узкий обитый кожей диванчик и зеркало в углу. Три двери — две справа и одна слева. Правая дверь вела на кухню. Она находилась прямо против столовой. Вторая дверь, справа, оказалась запертой. Альберт сделал несколько шагов назад, разогнался и изо всех сил ударил плечом в дверь. Она распахнулась с резким треском, и он влетел в просторный зал. Луч фонаря запрыгал по заполнявшим его предметам, и он без труда понял, что это лаборатория. Но какая! Оборудование лаборатории с ее ультрацентрифугами, электронным микроскопом, хромотографическими колоннами, измерительными приборами — все это было лучше, доброкачественнее, чем в институте. Некоторое время он ходил по залу, мечтая о тех интересных работах, которые можно поставить в такой лаборатории. На столе возле окна он обнаружил миниатюрную протонную пушку, подобную той, которую он заказал для своих генетических работ. Его прибор по сравнению с этим показался ему скелетом допотопного животного.
А вот и письменный стол, широкий, двухтумбовый, покрытый толстым листом прозрачного пластика. Под листом — бумаги с записями, формулами и таблицами. В углу Альберт заметил небольшую фотографию, и когда осветил ее получше, то чуть не вскрикнул от удивления.
Это была фотография его матери. Дрожащими руками он извлек ее из-под пластмассы и стал рассматривать, поднося ее совсем близко к глазам.
Нет, это не ошибка… Красивая молодая женщина со слегка раскосыми глазами и пышными белокурыми волосами смотрела нанего с доброй, немного насмешливой улыбкой. Он не мог спутать эту фотографию ни с какой другой, потому что на письменном столе его отца лежала точно такая же…
Почему она здесь? Может быть, когда-то два человека, его отец и Хорш, любили его мать одинаково сильно? Может быть, отдав предпочтение его отцу, она тем самым навсегда разрушила сотрудничество учителя и ученика?
Здесь была какая-то тайна, и Альберт никак не мог найти ее разгадку.
Он совершенно забыл, где находится, и уселся в кресло возле письменного стола, зажав в руках фотографию родного человека, которого он помнил очень смутно. Странно, что его отец так мало рассказывал ему о матери. На все вопросы о ней он только повторял: «Она была добрая женщина… Ее звали Сольвейг…»
С некоторых пор Альберту начало казаться, что Миджея очень похожа на его мать. Он упорно гнал эту мысль от себя. С перепутанными думами, усталый, он незаметно для себя уснул.
Проснулся он утром. Яркие солнечные лучи сквозь широкое окно падали прямо в лицо Альберта. Он долго не мог сообразить, где он.
Лаборатория предстала перед ним во всем своем великолепии. Такой замечательной биофизической лаборатории мог бы позавидовать любой самый крупный научно-исследовательский центр.
Обходя помещение для химических работ, он вдруг заметил в углу странное сооружение из стекла и никеля, назначение которого он не мог вначале объяснить. В центре, на фарфоровом столике, покоился небольшой, объемом в полтора-два литра, сосуд овальной формы, к которому со всех сторон были подведены многочисленные стеклянные и резиновые шланги, трубки и капилляры. Вокруг центрального сосуда на ажурной конструкции из нержавеющей стали стояли многочисленные колбы из кварцевого и матового стекла, а под стойкой в специальных гнездах были укреплены два никелированных баллона — один с кислородом, второй с углекислым газом. Сложная система тонких стеклянных трубок извивалась вокруг центрального сосуда и внутри него, образуя единую сетку для обогрева и термостатирования прибора. Об этом можно было догадаться потому, что лабиринт трубок начинался и кончался в металлическом баке, в который были встроены электрическая печь и терморегулятор. Несколько термометров торчали из различных частей прибора, а их показания при помощи термоэлектрических датчиков выносились на записывающий потенциометр.
На поверхности стекла были надписи:
«Питание», «Ферменты», «Рибонуклеиновая кислота», «Аденозинтрифосфат».
И тут он все понял.
Кто хоть один раз занимался проблемой искусственного выращивания живых существ в лабораторных условиях, мог только мечтать о таком приборе! Именно для этого он был сконструирован.
Поняв его назначение, Альберт принялся изучать его схему.
Да, сомнений не было. Это было то, что ученые привыкли называть «биологической колыбелью» — сложной и остроумной системой, максимально имитирующей ту, которая создана природой в живых существах. В приборе было воплощено все, что известно науке из области эмбриологии и физиологии высших животных. Он был построен на принципе саморегулирования, и, по-видимому, стоило только поместить в питательную среду одну-единственную клетку живого организма, как дальше само ее развитие определяло гармонические функции всех узлов установки.