— Они же не виноваты…
— Посмотрите-ка на этого деятеля.
Один из идиотов стоял у дерева с крупными широкими листьями и пытался спрятаться от прохлады под лист. Но лист рос слишком высоко. Тогда он потянул лист к себе.
— Видите? Хочет оторвать. Ничего-ничего, дело пойдет. Просто они ужасно обленились, а теперь придется поработать. Ба, да это Севастьян!
Резницкий огляделся и подобрал с земли острый камень. Затем он подошел к Севастьяну и стал рубить камнем толстый стебель листа. Оторвал лист, протянул камень Севастьяну…
Тут внезапно погас свет, непроглядная тьма поглотила райскую рощу.
Резницкий взвыл не своим голосом.
— Сергей Сергеич! — Новиков извлек из кармана фонарик и кинулся к биофизику. — Эй, где вы?
Лучик света выхватил из тьмы фигуру Резницкого, приплясывающего на одной ноге.
— Что с вами? — удивленно спросил Новиков.
— Он наступил мне на ногу… Ничего, уже легче…
Томительно тянулась эта ночь. Центр бросил всю энергию на решение задачи древнего француза, сигнал Опасности не позволял ему остановить работу. Но защитное поле зоны все еще не было снято.
Утро застало разведчиков у невидимой стены. Бледные от волнения и бессонницы, они то и дело пробовали выйти из зоны, и гнетущая сила тяжести отбрасывала их назад, и тревога камнем лежала на сердце.
— Пошли к вездеходу, свяжемся с кораблем, — сказал Резницкий.
Новиков не ответил. В тысячный раз он, протянув руки вперед, вошел в защитное поле. Тяжесть заставила его пригнуться. Он хотел было отступить, но вдруг почувствовал, что нагрузка ослабевает. Шагнул вперед — ничего… Еще шаг, еще…
— Ур-ра! — заорал Новиков и, вскинув руки, побежал сквозь защитную зону, которой больше не существовало.
Вертолет был готов к полету. Прошин озабоченно возился у автопилота, настраивая его на курс. Хорошо еще, что он успел запеленговать место, откуда разведчики вызывали его в последний раз. Сейчас он, Прошин, полетит туда и посмотрит сам, что можно сделать…
Он высунулся из люка и помахал рукой оставшимся членам экипажа. Те тоже помахали ему руками. Лица у них были встревоженные, никто не улыбнулся.
Прошин захлопнул люк и включил двигатель.
Вертолет плавно взмыл.
Двое быстро шли по склону рыжего холма.
— Минуточку, Алеша, — сказал Резницкий и полез наверх.
С вершины холма он оглядел фиолетовую рощу. Утренний ветерок колыхал ветви деревьев, среди которых бродили серые существа. Отсюда, с холма, они казались особенно маленькими и беззащитными.
Новиков тронул Сергея Сергеевича за локоть.
— Будет вам.
— Они вымрут, Алеша.
— Приспособятся. Планета, в общем, теплая, они привыкнут. Ну, конечно, те, кто послабее, погибнут. А за этого парня, Севастьяна, я спокоен. Накидал на себя листьев и ничего, не замерз. Он и шалаш сделает. Голова у него варит.
— Да, — сказал Резницкий. — Севастьян не дурак.
— Ну, вот видите… Придется им второй раз пройти путь эволюции. Вначале поможет инстинкт самосохранения, а там и мышление появится… Надеюсь, когда их потомки дойдут до кибернетики, они поосторожнее будут с ней обращаться.
— До кибернетики им еще — ох, как далеко… — Резницкий печально улыбнулся.
— Мы еще вернемся сюда, Сергей Сергеич. А если не мы, то другие прилетят.
Разведчики стали спускаться к площадке, на которой стоял вездеход. Вдруг они разом остановились. С неба донесся ровный гул, он нарастал, нарастал… Разведчики кинулись обратно на вершину холма. Они прыгали, кричали и размахивали руками. Вертолет сделал над ними круг и пошел на снижение.
Эмин Махмудов
Лекарство из облака
Дядя Фаррух большой шутник. К шуткам его у нас в селе привыкли и не удивляются. А ведь должность у него ответственная — провизор, и возраст солидный. Я еще был ребенком, а он уже колдовал в маленькой комнате аптеки: что-то смешивал, кипятил, разливал в пузырьки…
Друзья ему говорили:
— Бросай работу, переходи на пенсию. Будешь сидеть в саду, дышать свежим воздухом. За четыре десятка лет ты так пропах лекарствами…
— Что меня можно нюхать вместо нашатырного спирта? — перебивал старик. — Пойми, дорогой: рецепты оберегают меня, как кочерыжку капустные листья. И потом, кто уходит от счастья? Самый богатый человек берет лекарство, которое дают ему в аптеке. А я — сам хозяин, выбираю, что хочу.
Весной и летом настроение у дяди Фарруха хорошее — дел мало. Он открывает дверь аптеки настежь, а сам устраивается поблизости, в тени красавицы-чинары. Негромко напевает свои любимые песни. Слушает, как монотонно верещат сверчки. Слушает и дремлет…
Но первые осенние тучи, — и он на ногах.
— Скоро придет ко мне столько больных, что некогда будет причесать свою лысую голову, — говорит он. — Наверное, у всех здесь такие длинные носы, что задевают за облака и подхватывают насморк. — Ворчит и работает: лекарства от гриппа раскладывает на отдельной витрине, под стеклом.
Предсказания его всегда сбываются. Но старики не перестают удивляться: «Этот Фаррух… Настоящий кудесник!».
Дядя с удовольствием приглаживает редкие волосы, незаметно усмехается:
— Эх, друг, что удивительного, — с притворной скромностью вздыхает он. — Я здесь состарился, каждый нос знаю. И опять-таки: сколько раз предупреждал — и жену твоего сына тоже — чтоб осенью детям не разрешали бегать босиком. Говорю, а какой толк!!.. Кому говорю — никто не слушает! Смеешься? Думаешь, ребенку полезно босиком — будет здоровым? А я говорю, осенний дождь не похож на летний. Осень приносит хандру и болезнь. Кому говорю… Людей нашего села не убедишь, люди упрямы…
Но на этот раз произошло недоразумение. Босиком ходил я, а гриппом почему-то заболел отец. Вызвали врача. Тот, конечно, выписал рецепт. «Примите микстуру, — сказал он успокаивающе, — и через два-три дня будете здоровы».
Надевать ботинки было долго и скучно — тем более, что по крышам весело вызванивал дождь. Я схватил рецепт и помчался.
Старый провизор, сидя у окна, читал газету. Он так увлекся, что не заметил моего прихода. Позвать его я не решался, со страхом наблюдая, как на полу от моих ног расплываются серые пятна.
— А, все ясно, грипп, — сказал он вдруг. — Сколько раз я предупреждал, что если будешь ходить босиком…
Я робко заметил, что болен не я, а отец.
— Отец? Гм-м… Странно… Впрочем, в этом селении все только и делают, что назло новейшим данным медицины ходят босиком.
Я осторожно намекнул, что мой отец ходит в ботинках.
— Но ты-то, его сын, ходишь босиком? — дядя Фаррух победно посмотрел на меня. Спорить против этого было невозможно, и я промолчал. Моя сдержанность понравилась провизору.
— А ну-ка, милый, дай рецепт. Посмотрим, что новенького придумали врачи…, — бормотал он добродушно. — Так… так… Значит, так! — повторил он совсем другим тоном и глубоко задумался.
— Простите, пожалуйста, — я начал волноваться. — Когда будет готово мое лекарство?
Кажется он меня не слышал. Бормоча что-то под нос, он подошел к потускневшему окну, широко распахнул створки. Показал на небо (небо было серое, но дождь прошел), сказал тихо:
— Сынок! Вот откуда ты должен ждать помощи…
Я понял и побледнел. Вот почему доктор так долго выстукивал отца! А два-три дня? Конечно, он хотел успокоить… Да и что можно сказать, когда остается одна надежда — на небо…
Кажется, дядя Фаррух заметил мой ужас. Он подошел, погладил мои волосы (никогда он раньше этого не делал, и мне стало еще страшнее).
— Не волнуйся, малыш! Болезнь твоего отца неопасна. Но, конечно, нужно лекарство. Совсем несложное. Врач выписал ему однопроцентный раствор хлористого кальция. Мы получаем его вполне достаточно. Однако вчера, будто назло, оно кончилось. И теперь я должен съездить в район, привезти.
Если он думал, что меня успокоил, то напрасно. Из всех его объяснений я понял одно: отцу необходимо лекарство, и этого лекарства нет! К чему это приведет — страшно было даже подумать…