Николая вдруг захватили физика и математика. Ему мало показалось школьных учебников. Он погрузился в изучение толстенных кирпичей «Курса физики» Хвольсона.
«Так, может быть, старший сын посвятит себя точным наукам?» — размышлял отец.
Однако Хвельсон вдруг откладывался в сторону. В руках у сына оказывались рейсфедер и ручка с чертежным пером. Соблюдая законы перспективы, он вычерчивал какие-то фантастические архитектурные конструкции. На листе возникала то какая-то странная помесь Эйфелевой и Кремлевской башен, то нечто напоминающее модернизированный высотный терем. А на тереме, где-то на высоте четвертого этажа, вывеска: «Работный дом».
Отец недоуменно пожимал плечами:
— Почему у этого архитектурного шедевра столь утилитарное назначение?
Сын посмеивался.
— А во дворце приятнее работать, чем в сарае. Вот, посмотри еще, светлая идея для твоих коллег.
Отец плотнее насаживал пенсне, чтобы повнимательнее рассмотреть, куда еще занесла фантазия сына. Так, что-то похожее на бетонный капонир. У входа на рельсах тележка, точная копия тех, что возят больных в операционную. На «капонире» вывеска: «Зубоврачебный автомат».
— Но кабинет дантиста — это ведь не артиллерийский блиндаж!
— А ты посмотри: то же — в разрезе!
Тут уж тележка внутри капонира. Наружные двери задраены. Больному удрать не удастся. И точно видно: сейчас она еще немного продвинется вперед, нажмет колесом на некое устройство, и тут же придет в действие вся хорошо известная Николаю страшная зубоврачебная техника.
М-да... Вот во что трансформировались попытки увлечь сына медициной — в гротеск, шарж!
Даже сочинения классиков, которые Николай читал запоем, вызывали реакцию парадоксальную. Никакого почтения к корифеям литературы!
Вот он дочитал «В лесах» и «На горах» Мельникова-Печерского. Вслед за этим с отцовского письменного стола исчезает стопка бланков со штампом «Журнал невропатологии и психиатрии». Через несколько дней на вечернее семейное чтение представляется «Роман в 8 частях П. И. Мельникова «На вулканах». «Роман» был напечатан на оборотной стороне бланков. Читал, разумеется, «автор»:
«Говорят, за Волгой вулканы имеются. Верхнее Заволжье — край привольный. Немало промыслов оно в старые годы заезжему немцу показывало. Хочешь — маргуны настругивай, хочешь — отщекрыгу лепи, а не то так синелью кафтаны обшивай на загувецкий манер да к Макарию свези, потому сказано: «Нижегородский мужик — что муки четверик; потряси — рассыплется; помочи — слипнется; поторгуйся — все купит...»
Нужно отдать должное автору пародии: стиль, манера Мельникова-Печерского были подмечены достаточно остро. Особенно его злоупотребление диалектизмами, совершенно непонятными в иных областях России.
Если с письменного стола исчезали бланки «Журнала невропатологии и психиатрии»,— жди от сына очередной «штуки». Так и бывало. Объявлялось:
«Сегодня вечер великих поэтов. Чтец-декламатор — я. Из Шиллера.
Так доставалось Шиллеру.
— Теперь из Гейне. «В театре»...
Даже великих Шекспира и Толстого не пощадило перо юного нигилиста. «Король Лир» трансформировался в драму «Король Пыщ», а Лев Толстой оказался «автором» рассказа «Много ли человеку сельтерской воды надо».
Литературные пародии отец собирал в папку. Перелистывая их в свободную минуту, размышлял в некотором смятении: откуда в сознании сына появилось это кривое зеркало сатиры, через которое преломляются впечатления о литературе, искусстве? Не трансформируется ли юношеский нигилизм в увлечение крайними идеями? И к какому берегу прибьют сына «вешние воды»?
По окончании гимназии сын объявил о своем намерении поступить на историко-филологический факультет университета. Пародии — это всего лишь маска, под которой прячется истинная любовь к изящной словесности. Кроме того, он думает записаться на все курсы философских наук.
Шел 1914 год. Газеты сообщали о событиях, предвещавших близкую грозу. В каком-то неизвестном дотоле сербском городишке Сараево студент со странной фамилией Принцип застрелил наследника австро-венгерского престола.
Началась первая мировая война. Всю зиму в свободное от занятий время студент-филолог работал санитаром в одном из московских лазаретов. По окончании первого курса Николай завел разговор о том, что он не может сидеть в тылу...