Вновь проанализировав все факты, Джонатан пришел к еще одному серьезному выводу (вернее, вернулся к своим прежним выводам, но теперь уже не как к версиям, а как к доказанным фактам): все нестыковки в делах, предшествовавших превращению Туманова в Избранного, могли быть результатом скрытого противодействия Цеху истинного Врага. Он действительно умело прикрывался Хамелеоном и его братьями, уничтожая их по мере надобности и тем самым заметая все следы. Продумал свою игру он отменно, возразить было нечего. Хамелеон уничтожал бессмертных, а Враг ему подыгрывал и, периодически вмешиваясь, запутывал следы. Когда Вечные подбирались к Хамелеону слишком близко, Враг убивал одного из сородичей охотника и подбрасывал труп бессмертным. Чтобы расслабились и дали Хамелеону передышку. Затем начинался новый гейм, и все повторялось. И так до тех пор, пока Хамелеон не нарвался на Избранного.
Как только Туманов вернулся в Реальность в своем новом качестве, ситуация вышла из-под контроля, и Враг решил замести последний след — убрать Храмовникова. И вот тут-то Вечность преподнесла сюрприз. Хамелеон вернулся, как и Туманов. А затем вернулась и его сестра.
«Значит, Враг все-таки не так крут, как хочет казаться. И у него нет прямой связи с Вечностью. Иначе она предупредила бы, что меняет условия. Это странно, но это плюс. Будем использовать его в своих интересах, а почему так получилось, подумаем позже».
Вообще на потом следовало отложить практически все, кроме мозгового штурма по теме крота. Об этом Джонатан размышлял всю дорогу до офиса и с этого начал, едва усевшись в кресло перед ясными очами бригадира Островского и мутноватыми глазами адвоката Мартова. Предисловий обоим не требовалось, они видели репортаж о встрече, слышали каждое слово и даже имели возможность изучить запись беседы в виде распечатки — бригадир любил вникать в особо сложные проблемы по старинке, с листа, делая карандашные пометки на полях.
— Ты прав, — выслушав соображения Джонатана, сказал Островский, — темой крота нам следует озадачиться в первую голову. Вот только с чего начать?
— Прижать всех, кто хоть на йоту вызывает подозрение, — уверенно сказал Джонатан. — У меня в черном списке не меньше десяти Вечных.
— Пардон, подозрение в чем? — спросил Мартов. — В корысти и предательстве? Ты смеешься? Этак можно взять за жабры каждого второго. За века у любого из нас столько скелетов в шкафах накопилось — терракотовая армия отдыхает. И что значит прижать? Запереть в подвале и припугнуть Хамелеоном? Мастера с нас шкуры снимут за такие дела, господа мои хорошие.
— Это понятно, но с чего-то же надо начинать, — Джонатан задумчиво побарабанил пальцами по подлокотнику. — Что предлагаешь ты?
— Начать с яйца, как говорили в Древнем Риме. — Мартов потянулся за фляжкой во внутренний карман, но передумал. — Мы договорились, что Враг — помесь Вечного и Хамелеона, верно? Ну, так давайте от этого и будем танцевать.
— Давайте, — Джонатан кивнул. — Танцуй.
— Пожалуйста, — Мартов все-таки достал фляжку и сделал глоток. — Вы можете порезать меня на стейки, но я не поверю, что о порочной связи одного из Вечных с Хамелеоном никто в Цехе даже не догадывался. Не знал наверняка — возможно, но подозрения, а следовательно, и пара доносов в Совет должны были появиться всенепременно. Ведь мы знакомы друг с другом очень давно, и заметить изменения в поведении товарища или хотя бы учуять от него подозрительный запах — не проблема.
— Проблема — придать этому значение, а главное — сделать выводы, — заметил Островский.
— Согласен с вами, бригадир, на сто процентов. Мы очень невнимательны. Преступно невнимательны. И все же… Да, такой щекочущий нервы роман не мог быть слишком долгим, но и случайной связью он вряд ли был. То есть некоторое время, допустим, полгода, некий Вечный ходил налево — куда конкретно, не признавался даже лучшим друзьям, возвращался взвинченным, но удовлетворенным и сразу отправлялся в сауну, где после его посещения еще долго воняло серой, несмотря на ароматные масла.
— Не совсем серой…
— Я утрирую, бригадир, но для пользы дела. Неужели никто из окружающих не обратил на такое странное поведение нашего условного Вечного ни малейшего внимания? Сделать вывод, что этот ловелас-извращенец таскается на случки с Хамелеоншей, было бы слишком круто, вряд ли такая дикая мысль пришла бы кому-нибудь в голову, но заподозрить, что Вечный занимается чем-то незаконным, кто-то был просто обязан. В случае если наш гипотетический Вечный был женского пола, все еще проще. Беременность от неизвестного субъекта, наверняка тяжелое течение, затем не менее тяжелые роды, исчезновение младенца прямо из родовой — ведь оставлять мальчика с явными признаками Хамелеона при себе было бы для мамаши форменным самоубийством — такая детективная история не могла не отразиться в архивах Цеха. У тебя еще не созрела мысль, с чего начать, Джонатан?
— С архива, — Джонатан встал.
— Сядь, — вдруг приказал Островский. — Я был в архиве вчера вечером. Там нет ничего по этой теме. Ни единой бумажки.
— Все-еволод Семенович, — укоризненно покачав головой, протянул Мартов. — Ни для кого не секрет, что вы относитесь к Наталье Августовне с особым трепетом, и я вполне вас понимаю. Натали — редкая женщина, нежная и чарующая, как экзотический цветок. Беспокоить ее по пустякам просто негуманно. Это все равно что без крайней необходимости пройтись по клумбе. Но сейчас на кону очень крупная ставка.
— Полно тебе ерничать, Андрюша, — бригадир поморщился. — Я все отлично понимаю. Я вообще не о том хотел сказать. Ты меня перебил. В архиве нет бумаг не потому, что их не было, а потому, что их изъяли. Натали утверждает, что по приказу старейшин Совета. Где сейчас изъятая папка, ей неизвестно.
— Вы ей верите? — спросил Джонатан.
— Честно говоря… — бригадир замялся, — нет. Слишком уж она напряглась, когда я запросил эти данные. Подозреваю, что папку никто не изымал, но хранится она в особом отделе архива.
— Особые отделы — это как раз по моей части, — уверенно произнес Джонатан. — Если не возражаете, я прямо сейчас отправлюсь в архив и побеседую с Натальей Августовной.
— Не возражаю, — Островский обреченно кивнул. — Только, Джонатан… помягче.
— Могу проследить, — с усмешкой предложил Мартов. — Подскажу пару фраз, подобающих для ушей столь изысканных дам, и вообще, сглажу брутальность визитера своим светским лоском и обаянием.
— О чем ты? — Джонатан смерил адвоката уничтожающим взглядом. — Алкозельцер прими, пока я хожу, а то уже бредить начал. Так и до белой горячки недалеко.
— Господа, давайте работать, — строго сказал Островский. — Время дорого, как никогда.
— Какая занятная игра слов, — Мартов снова приложился к фляге. — Время дорого, как никогда. А сколько оно стоит, это «никогда»? Никогда не узнаем. А жаль…
…Наталья Августовна была любезна, но заметно напряжена. И дело заключалось не в том, что к ней вдруг пожаловал сам начальник Службы цеховой безопасности, дело заключалось в том, что пришел он с тем же вопросом, что и Островский. Поначалу архивная дама цвела и благоухала, даже немного флиртовала, но, как только Джонатан заикнулся о секретной папке, Натали увяла, сцепила пальцы и поджала губки, отчего сразу же стала выглядеть на все свои семьсот с хвостиком. Профессиональная, отточенная веками любезность при этом никуда не исчезла, но стала прохладной, как мрамор.
— Ах, милый Джонатан, неужели вы думаете, что я стала бы вам отказывать в такой малости? Этому нет решительно никаких причин, кроме одной, самой банальной, — папка изъята из архива примерно год назад по устному указанию самого мастера Шуйского.
— По устному? — недоверчиво переспросил Джонатан.
— Именно так, мой друг. Выносить документы из архива строжайше запрещено, но вы же знаете, в некоторых случаях глава Совета имеет такое право.