Агенты тайной канцелярии в Ордене сбивались с ног, чтобы не допустить войны с Холмами, но это значило поддержку тех, кто выступал за обду, что для сильфов пока тоже было нежелательно. Агенты с тоской вспоминали прежние времена, когда обда была не более чем полузабытой историей. В четырнадцатом корпусе однажды всерьез рассматривали вопрос убийства Климэн, которая одна поставила с ног на голову всю мировую политику, но пришли к выводу, что ее слишком любят высшие силы, и детям Небес вмешиваться попросту опасно. Политика и разведка – одно, но когда речь заходит о покровителях народов и тех, кому они благоволят, лучше отступить, чтобы не вышло беды. Люди пять сотен лет назад наплевали на высшие силы – и поплатились бесконечной войной.
- Слышишь, – сказала Ринтанэ. – Кто-то ходит внизу.
Костэн насторожился и напряг слух, но не сумел ничего различить.
- Ты, наверное, слушаешь через сквозняк, а я так не умею.
Риша немного подумала и с удивлением согласилась:
- Верно. А у меня машинально выходит. Костя, странно, что ты не слышишь, ведь ты человек только на восьмую часть. Я знаю одну секретаршу в нашем корпусе, у нее дедушка из Принамкского края, и она…
- Погоди, – на всякий случай сильф бросил взгляд на лежащие поодаль ножны с новой саблей. – Кто там ходит, послушай.
Девушка сосредоточенно наморщила лоб.
- Шаги знакомые. Очень похоже на нашего деда. Точно: его доска стукнула о подставку. Теперь он снял ботинки и переобулся в тапочки – точно дед! Вот он идет на кухню и сейчас наверняка примется ворчать, разжигая огонь и засыпая в чайник толченый укроп… Костя, ты куда?
Агент встал, решительно откидывая одеяло, и принялся надевать штаны.
- Есть к нему разговор. Как хорошо, Риша, что ты у меня так славно слышишь, иначе бы я еще до утра маялся!
Она перетянула на себя большую часть одеяла и безмятежно зевнула в подушку.
- Ты надолго?
- Не знаю. Но на всякий случай засыпай без меня.
- Мне не привыкать, – тихо хмыкнула Риша.
Костэн наскоро обнял ее и поцеловал в макушку.
- Ты знала, за кого выходила замуж.
Прадед и впрямь заваривал укропник, стоя в тапочках у разожженной плиты и почти беззвучно ворча. Он всегда так делал, сколько Костэн себя помнил: скрупулезно, по ложечке засыпал заварку в чайник, а сверху непременно кидал немного сушеной ромашки. Полотняный мешочек с этими экзотическими для Холмов цветками всегда стоял на полке рядом с банкой укропа, но трогать его никому из домочадцев не дозволялось. Однажды, еще в бытность стажером, юный Липка заинтересовался, откуда дед берет сушеную принамкскую ромашку, и разведал, что ее время от времени привозит один старый дипломат из пятнадцатого корпуса, когда-то бывший коллегой деда и другом их семьи, той другой, большой и дружной, которая сейчас осталась лишь на портретах.
До рассвета еще было далеко, в окнах зияла чернота, а кухню освещала затейливая масляная лампа под потолком. От нее по стенам и шкафчикам скользили живые тени, бесформенные и кучерявые, как облака в ветреную погоду. Пахло маслом, золой от плиты, ветром, укропом и немного – ромашкой. Костэн понял, что прежде никогда не различал запаха ромашки, лишь после поездки в ведский Принамкский край по-настоящему узнал и даже полюбил его. Земли Ордена не пахли ромашкой – там на сильфийский манер пили укроп.
- На твою долю варить? – спросил старый сильф, не оборачиваясь. Он, конечно, услышал правнука через ветер.
Костэн кивнул, зная, что и об этом жесте донесет сквозняк. Дед, в отличие от потомка, владел воздушной магией в совершенстве.
- Как поживают кислые моря?
- Шипят под холодным ветром, – усмехнулся дед. Он был немолод, даже стар, но даже кончики его ногтей оставались плотными, без намека на старческую прозрачность. Только плечи были ссутулены, а в курчавой шевелюре зияла изрядная проплешина.
Костэн сел за стол, задумчиво подпер кулаком щеку.
- У меня к тебе дело…
- Погоди, – перебил дед, наклоняя над чайником кувшин. – Дай хлебнуть горячего после дальней дороги.
Вода зажурчала о белые глиняные стенки, несколько капель попали на раскаленную плиту и оглушительно зашипели, исходя на пар. Огонь в плите разгорелся сильнее, в глубине чайника забулькало. Дед молча поставил на стол две чашки и блюдо с маленькими тонкими лепешками из укропной муки. Он всегда варил укропник в тишине, хотя старинные традиции предусматривали шуметь, болтать над закипающим чайником о всяческой ерунде, дуть на огонь и шире распахивать окна, чтобы булькающую водную поверхность лизали холодные северные сквозняки. Только сейчас Костэну подумалось, что молчание деда – не личная прихоть, а часть традиции, только иной, принамкской, тоже очень старинной. В гостях у обды ему доводилось видеть, как во время заваривания ромашки все умолкают и задумываются о вечном.
Когда вода громко забурлила, разрывая повисшую тишину, дед снял чайник с плиты, подождал, пока кипяток замолчит и уляжется, а затем быстро разлил укропник по чашкам. Костэн в который раз отметил, что напиток получился более золотистым, чем традиционный, но только теперь он знал, что это от ромашки.
Первый глоток они пили в молчании, а потом дед произнес:
- Ты был у обды, мой мальчик.
- Тебе кто-то сказал? – уточнил Костэн. – Или ты догадался?
- Это был несложный логический вывод, – усмехнулся дед. – Ты взволнован, расстроен, задумчив и хочешь спросить совета. И пока закипала вода, ты молчал не по-сильфийски. Значит, ты видел, как молчат люди. В Ордене этому не научат, следовательно, ты летал к ведам. А у ведов – обда.
- Мне еще учиться и учиться твоей наблюдательности, – покачал головой Костэн. – Неужели это молчание какое-то особое?
- Тебе надо учиться не наблюдать, а понимать, что наблюдаешь. Я заметил озарение на твоем лице: ты почти сразу понял, что я молчу по-принамкски, – старик прикрыл глаза и сделал еще пару глотков. – Привычка… великая вещь. У меня было пять жен, но только первая оставила после себя несколько привычек. И пока я молчу, добавляя в укроп ромашку, я помню о том, как точно так же делала она. А значит, помню о ней.
- Я как раз хотел поговорить о бабушке, – сказал Костэн, довольный, что разговор сам свернул к нужной ему теме.
- Неужели? – удивился дед. – А я думал – об обде. Мне бы твои годы… вашему поколению выпала непростая, страшная, но интересная судьба: видеть новый расцвет Принамкского края и мешать увяданию Ветряных Холмов.
- Об обде тоже. Но сначала все-таки о бабушке. Кем она была? По твоим рассказам я знаю о ней почти все, вплоть до характера и привычек. Знаю, что она работала в архиве, любила кислые моря и гулять под сливами. Но все это – после переезда на Холмы. А прежде? Когда вы поженились, ей было около тридцати.
- Двадцать восемь, – уточнил дед, внимательно изучая правнука. – А мне шестьдесят три, но влюбился в нее, как мальчишка. Почему ты спрашиваешь именно теперь, Костя? Слышал про нее от ведов?