— У вас, товарищ старший лейтенант, ложные представления о чести и достоинстве. Вам нужно поскорее перестраиваться в духе нового времени. Или вы против перестройки? — И он вонзил свой подозрительный взгляд в вытянувшегося по струнке Колесникова, словно пытаясь прочитать его самые сокровенные мысли.
Странный вопрос. Как можно быть против самого себя, ведь объявленный Генеральным секретарем ЦК КПСС Горбачевым курс на кардинальные перемены в жизни страны и общества должен привести к существенному повышению благосостояния и уровня жизни простых людей, всего народа. Правда, отсюда, из Афганистана, трудно судить о реальных переменах к лучшему в городах и селах необъятного СССР, но если верить программе «Время», масштаб преобразований увеличивается с каждым днем от Бреста до Курил. Правда, видимо, не все идет гладко, коль на телевидении появился специальный ежедневный выпуск «Прожектор перестройки», смело и хлестко критикующий старые, отжившие формы и методы хозяйствования на земле, в промышленности, других сферах. Докатилась перестроечная волна и до армии. Да только такие вот хамелеоны, как майор Бодаковский, ее же и дискредитируют бурной имитацией служебной деятельности, показушной борьбой за дисциплину и порядок. Не в политотделе ли кроется источник бумаготворчества и бюрократии, когда уже от ротных требуют наряду с обычной отчетностью о личном составе, технике, вооружении докладывать пофамильно, кто из офицеров, прапорщиков, сержантов и солдат перестроился, а кто плетется в хвосте. Интересно, как, по какой методике это определить и что означает в условиях войны перестроиться? Чаще, чем обычно, рисковать жизнью, действовать в горах без потерь (что возможно лишь в теории) или в пункте постоянной дислокации надо эффектнее щелкать каблуками перед начальством? Колесников душой принял перестройку, поверил в нее. Только как бы из-за таких вот говорунов, как Бодаковский, весь пар не ушел в гудок, а поезд вместо обещанного ускорения не остался стоять на рельсах. Ведь любую, самую здравую идею можно до неузнаваемости извратить, попросту заболтать, так ничего и не сделав для ее воплощения в жизнь.
Бодаковский покинул расположение батальона по-английски, даже не поставив в известность командира, как того требовал служебный этикет. Под мышкой, как драгоценный трофей, он унес темную тетрадку с конспектом бесед с офицерами и прапорщиками. Это были рабочие записи политработника — личные наблюдения, впечатления и оценки, которые при случае легко трансформировались в компрометирующее человека «досье».
Майора Жукова временно, пока шло следствие, командир полка от должности отстранил. А позже пришел приказ о переводе офицера в распоряжение управления кадров Туркестанского военного округа. Больше о нем ничего не слышали. Вот как бывает непредсказуема командирская стезя, на которой оступиться и упасть можно на каждом шагу. Парадокс, но если бы не этот дикий случай, приведший к гибели ротного, Жуков убыл бы на повышение начальником штаба полка в Кабул: готовился уже проект приказа. А может, оно и к лучшему, что война как своего рода фильтр не пропускает наверх откровенных хамов в погонах и циничных карьеристов? Эх, если бы этот фильтр всегда так исправно срабатывал…
Как ни странно, но именно здесь, в колонии, Колесников остро ощутил, что ему не хватает… Афганистана. Точнее, той незримо обволакивавшей тело и душу особой атмосферы, где на правах вечных странников витали легкая, нечаянная радость и тихая, щемящая грусть, где всего было впрок — неприятностей и удач, бесшабашной удали молодости и разумного, просчитанного риска, верной мужской дружбы и чистой, романтической любви к женщине. И все это каким-то непостижимым образом уживалось с ощущением ритмичного пульса войны, с ее неизбежными спутниками: потом, грязью, кровью, опасностью и, кажется, навсегда въевшимся в одежду, кожу запахом пороха. Страшно, неимоверно тяжело было не столько воевать, сколько терять настоящих друзей, которые еще вчера в бою были твоим третьим плечом, частицей твоей плоти, а сегодня в штабной сводке сухо именовались «грузом 200»… Пули, осколки, их убившие, до боли невидимо впились и в твое тело, душу, оставив незаживающие рубцы от ран. Но, несмотря на горечь потерь, на все ужасы и потрясения, физические и психологические сверхнагрузки, изматывающую жару, Колесникова вновь, как магнитом, тянуло на ту, давно закончившуюся войну. Если бы только возможно было, он написал бы десять прошений-рапортов с просьбой отправить его для искупления вины в Афганистан. У кого повернется язык утверждать, что это ограничение свободы менее строгое, чем уже вынесенное по приговору?
Кто рядом с ним сейчас? Какая-то проворовавшаяся, пропившая лицо, человеческое достоинство и совесть случайная шпана, все эти Лысые, Леньки-валютчики и прочие деградирующие личности, которым даже под принуждением закона в порядке трудового исправления нельзя ничего доверить: ни трактор отремонтировать, ни поле засеять. Их и близко нельзя сравнить, поставить в один строй с надежными, как сталь, парнями его роты. Жаль, судьба разбросала их по всему свету. В Интернете как-то Виктор случайно наткнулся на знакомую и довольно редкую фамилию Шримф. Неужели это тот неунывающий гранатометчик Коля Шримф, для которого, кажется, не существовало непораженных целей, а его физической выносливости в горах хватало на двоих? Кликнул «мышкой» по ссылке и попал на его персональную страничку. Когда в выложенной фотоподборке увидел пару отцифрованных афганских снимков, на одном, общем, узнал и себя, сомнения вмиг отпали, а сердечко от волнения застучало еще быстрее. Послал электронное письмо и в тот же день получил ответ из США. Коля написал, что в середине 1990-х окончательно с семьей перебрался туда из России, занимается бизнесом. Живет неплохо, приглашал в гости. Хорошо было бы повидаться, да только через весь океан, в другое полушарие Земли лететь нужно: очень далекое и дорогое путешествие. От Шримфа узнал про некоторых ребят. Пулеметчик Слава Чернушенко, оказывается, на своей ридной Украине стал замминистра сельского хозяйства, а неунывающий молдованин сержант Валера Костомару — крутым виноделом. Увы, уже нет на земле лучшего снайпера батальона Пашки Звягинцева. Выжив в Афгане, погиб при странных обстоятельствах в Питере: то ли в какой-то бандитской разборке, то ли защищаясь от обкуренных отморозков.
Из Ростова в Минск несколько лет назад приезжал к Виктору бывший взводный Сергей Окунев. В своем Северо-Кавказском военном округе он дослужился до полковника, воевал в Чечне. Получил там орден Мужества в дополнение к Красной Звезде за Афган. Много такого рассказывал, о чем в газетах не пишут. Сходили они на остров Слез в Минске, помянули павших ребят. Перед третьим скорбным тостом «за тех, кто уже никогда не будет с нами» вспомнили погибшего смертью героя сержанта Котлякова, подорвавшего себя и окруживших его «духов» последней гранатой. Виктор, хоть и объявил мораторий на спиртное, все же заставил себя выпить поминальную рюмку водки. О рядовом Константине Виноградове, мужественно заслонившем собой старшего лейтенанта Окунева и спасшем офицера от гибели, получился отдельный разговор.
…Это случилось под Джелалабадом. Колесников тогда только получил капитана. Его рота вместе с полковыми разведчиками таки дожала явно просчитавшихся «духов». Большая их часть, спасая свои шкуры, бросила братьев по мусульманской вере. Они, конечно, замолят перед Аллахом сей смертный грех, списав вынужденные потери соплеменников на коварных и беспощадных русских. Но та слишком отдалившаяся на свою беду от основных сил передовая группа моджахедов оказалась в приготовленной и плотно захлопнувшейся ловушке, из которой был только один выход — на небеса, в вечность. Понимая это, «духи» ожесточенно, до последнего патрона сопротивлялись. И все же оставшийся в живых бородатый главарь и двое его ближайших помощников попаданию в желанный рай предпочли позорный плен, видимо, надеясь на спасение. Моджахедам связали руки и вели к бронегруппе, дожидавшейся внизу. По переносной радиостанции Колесников доложил в полк о щедром «улове», который, правда, предстояло честно разделить с разведчиками. Солдаты уже вслух прикидывали, кого и чем наградят за удачную операцию, когда неизвестно откуда прогремел выстрел, в клочья разорвавший установившуюся было тишину. По инерции все изготовились к бою, но его не последовало. И только после этого Колесников и подчиненные увидели, как на руках у старшего лейтенанта Окунева беспомощно повис рядовой Виноградов. С пробитого у сердца солдатского «хэбэ» струилась кровь. «Духа», целившегося в офицера, в последний момент увидел шедший рядом Костя Виноградов. Парню хватило мгновения, чтобы сделать шаг вперед навстречу пуле, не ему предназначавшейся. Это был его последний, главный шаг в такой на удивление короткой жизни.