Изнутри корабля доносились кашель и тяжелое дыхание измученных людей, пока шквал приказов не заставил их снова прийти в движение и вкатить орудия обратно. Сквозь пушечные порты я видел узловатые кулаки, напряженные мускулы и свирепые, загорелые, потные лица. Это была картина преисподней, совершенно чужой мир, с которым я не хотел иметь ничего общего. К несчастью, он хотел иметь дело со мной.
Мгновение спустя мы с глухим стуком причалили к борту, и мистер Ростон уже визжал, чтобы мы пошевелились. Морпехи с мушкетами и штыками согнали нас на квартердек, где нас уже ждал комитет по приему: корабельное семейство специалистов, от тиммермана[7] до бондаря, желавших поглядеть, что принес им пресс-ганг. Все было очень по-деловому: за столом на козлах сидел казначей с конторскими книгами, пером и чернилами, чтобы записать добычу. Это был жилистый старый шотландец с видом обедневшего джентльмена, в старомодном парике, как у священника. Звали его Макфи.
Но выделялось не это. В глаза бросался старший офицер. Мистер Уильямс, первый лейтенант. Он был чем-то особенным. Мужчина лет тридцати пяти, среднего роста, но невероятно красив: светлая кожа, черные волосы и движения танцора или атлета, на которые было приятно смотреть. Он тут же ободрил завербованных, смеясь, шутя и хлопая нас по спинам, но при этом давая понять, что вольностей не потерпит. В нем было то же обаяние, что и у Нельсона.
— Шаг вперед, первый! — скомандовал он, и мой знакомец с ободранным коленом, ссутулившись, вышел вперед.
— Имя? — спросил казначей.
— Норрис Полперро, сэр, — ответил тот и инстинктивно отдал своеобразное приветствие, по которому узнают моряка: коснулся костяшками пальцев лба и топнул правой ногой.
— Ага! — воскликнул лейтенант. — А вот и настоящий моряк. Слава богу, хоть один среди нас есть!
Он сказал это с таким воодушевлением, что Норрис раздулся от гордости, выпрямился, как гвардеец, и горечь плена слетела с него, словно старое пальто.
— И на каких кораблях служил, парень?
— На «Алкиде», семьдесят четыре пушки, под началом сэра Эндрю Дугласа, и на фрегате «Геба», под командованием капитана сэра Александра Худа… Я был старшиной грот-марсовых у сэра Александра, сэр…
— Так им и останешься! Мистер Макфи… запишите этого человека старшиной грот-марсовых! — Мистер Уильямс повернулся к остальным. — Есть ли среди вас еще такие?
Улыбка его была ослепительна, и те, кто был моряком, подались вперед. Даже я, по какому-то нелепому наитию, рылся в памяти в поисках хоть каких-то следов морского опыта, чтобы угодить ему. У меня их, конечно, не было, но было кое-что другое.
Когда подошла моя очередь, Макфи задумчиво посмотрел на меня. Даже с бритым черепом я не был похож на остальных. Он протянул мне перо.
— Распишитесь здесь, — сказал он, и я размашисто начертал свое имя… под строчкой грубо нацарапанных крестиков.
— Ага! — сказал мистер Макфи. — Грамотей, как я и думал. — Он поднял глаза и лучезарно мне улыбнулся. — Человек для моего ведомства, мистер Уильямс, с вашего позволения?
Но лейтенант взглянул на мою подпись, оглядел меня и по-отечески положил руку мне на плечо.
— Что? — сказал он. — Такой славный дюжий парень — и всего лишь клерк? Ты ведь будешь моряком, не так ли?
Я увидел, как в глазах Макфи от такого отпора сверкнули кинжалы, и попытался сообразить, как лучше поступить. Даже тогда я все знал о корабельных казначеях. Это был единственный аспект флотской службы, который когда-либо меня интересовал, и на то были веские причины. Казначей был хозяином всех расходных материалов на корабле. О его возможностях для законной и незаконной наживы ходили легенды. Да что там, один только ром сулил целое состояние на махинациях, не говоря уже о табаке, свечах и солонине. А писари казначея не несли вахт. Ночью они спали в уютных гамаках, пока простых матросов выгоняли наверх, на реи, в ревущий шторм. Не будь мой разум затуманен, я бы ни секунды не сомневался, какое предложение принять.
7
Тиммерман (the Carpenter) — уоррент-офицер, специалист по корпусной части, руководил плотницкой командой.