И тут Сэмми вскочил на ноги и окликнул их.
— Мистер Макфи, сэр! Мистер Макфи!
Тон был настойчивым и умоляющим, и я с удивлением увидел, как Сэмми кланяется и касается пальцами лба со всеми признаками почтительного благоговения. Макфи сделал вид, что не замечает его, но Сэмми продолжал.
— Прошу вас, сэр, мистер Макфи, сэр, вы человек в Писании сведущий, могу я спросить вашего мнения касательно одного места из священной книги?
Вот это было умно. Макфи считал себя набожным, и я видел, как он во всю глотку ревел гимны, когда команду собирали на церковную службу. Это был крючок, на который он попался. Он остановился у подножия сходного трапа. Смит, застигнутый врасплох, налетел на него, и все взгляды устремились на Сэмми Боуна.
— Дело в том, сэр, — сказал он, обводя рукой собравшихся матросов, — эти вот парни, будучи все как один неграмотными, не могут сами прочесть благословенное Писание и были бы признательны за ваш совет в одном вопросе веры…
Макфи был до смерти осторожен, но искренняя и открытая манера Сэмми была так убедительна, что он попался на крючок. Мало того, все вокруг закивали, будто споры о Писании были жгучим интересом всей нижней палубы. Сила личности Сэмми держала всю толпу в завораживающем молчании.
— Ну? — спросил Макфи, щурясь, как пойманная в ловушку ласка.
— Дело в том, сэр, — сказал Сэмми, — похоже, что Иуда Искариот, этот проклятый язычник, предавший Господа нашего, да гореть ему в аду… похоже, что у него был внебрачный ребенок.
При этих словах Макфи надулся от чувства превосходства своего образования. Он ухмыльнулся Смиту, который жеманно улыбнулся, как старая дева.
— Какое поразительное открытие в богословии! — сказал он с убийственным презрением, с каждой секундой становясь все увереннее.
— Так точно, сэр, — ответил Сэмми, буквально излучая смиренное почтение. — И зная вас как человека ученого, сэр… — Макфи мудро кивнул и принял снисходительный вид. — Мы тут гадали, не могли бы вы нам сказать, был ли это сам Иуда или его ублюдок… кто был первым казначеем на флоте?
Мгновение тишины — и рев хохота обрушился на Макфи, как бортовой залп трехдечного корабля. Люди падали со скамей в конвульсиях, слезы текли по всем лицам. Они выли, орали, улюлюкали и колотили кулаками по столам. Все, кроме мистера Смита, который, проявив чудеса подхалимского искусства, сохранил невозмутимое лицо, и Сэмми, который с тихим удовлетворением сел на свое место.
Я думал, Макфи умрет от апоплексического удара. Лицо его было белым, губы — черными, а в уголках рта пузырилась пена. Он топтал свою шляпу и визжал о повешениях, порках и килеваниях. Но никто не обращал на него внимания, ибо все столпились вокруг Сэмми, чтобы похлопать его по спине и предложить ему свой грог.
Но простые моряки не могут безнаказанно унижать уорент-офицеров, даже казначеев, и вскоре появился лейтенант Уильямс с другими офицерами, чтобы расследовать то, что им показалось бунтом. Два лейтенанта морской пехоты, Клерк и Говард, подняли своих людей (которые смеялись вместе со всеми остальными) и отправили их на подмогу мистеру Уильямсу.
Макфи был так безумен от гнева, что Смиту пришлось увести его, суетясь и кудахча, как курица над единственным цыпленком. Уходя, казначей все еще бредил о смерти и увечьях. Лейтенант Уильямс огляделся, догадался, что произошло, и указал на Сэмми.
— Того человека! — крикнул он, перекрывая шум. — Взять под стражу!
И Сэмми увели, чтобы заковать в кандалы внизу. Мы смеялись и аплодировали, когда его уводили, но на следующее утро нам было не до смеха, когда лейтенант Уильямс собрал всю команду, чтобы вынести Сэмми свой приговор. Мы стояли перед леерами шканцев, а офицеры смотрели на нас сверху вниз, подкрепленные морпехами, выстроившимися со сверкающей изгородью примкнутых штыков. Сэмми стоял в стороне, с непокрытой головой, между боцманом и его помощниками.
Лейтенант Уильямс шагнул вперед и поднял книгу, чтобы все видели. Это был его экземпляр Военно-морского устава. [11]
— Статья девятнадцатая, — сказал он, — касается произнесения крамольных речей. В ней говорится… «если кто-либо на флоте или принадлежащий к нему произнесет какие-либо слова, призывающие к мятежу или бунту, он должен быть предан смерти или понести иное наказание, которое сочтет заслуженным военный суд».
11
Имеется в виду Военно-морской устав Георга II 1749 года: список из тридцати шести статей, составлявших основу флотской дисциплины и состоявших в основном из перечня преступлений и наказаний. Некоторые капитаны предпочитали зачитывать весь список своей команде каждый день, что вряд ли поднимало боевой дух, поскольку двадцать статей предусматривали смертную казнь. (С.П.)