К тому же, в свои тридцать один год принц был высок, красив и питал слабость к женщинам постарше. Так что какое-то время он и сам по себе был забавен. Но леди Сара находила его избалованным и незрелым, с прискорбно ограниченным набором плотских желаний. Более того, он начал толстеть и болезненно к этому относился. Он приходил в ярость, если кто-то в его присутствии хотя бы упоминал о полноте.
Это оказалось полезным, ибо, когда леди Сара от него устала, она смогла избавиться от него с помощью простой записки. Она была отправлена в ответ на типично пылкое приглашение от принца, которое она зачитала вслух своим подругам, прежде чем прочесть им свой ответ. Никто не засмеялся, когда они услышали, что она написала, но они едва сдерживались, когда увидели саму записку. Она гласила:
«Леди Сара сожалеет, что не может более принимать приглашения от Принца китов». [12]
Через час этот каламбур был известен в каждом салоне Лондона, и все остряки того времени кусали локти, что не додумались до этого сами, а многие позже приписывали эту шутку себе.
Так закончилась короткая связь с принцем Георгом. Но леди Сара ни на мгновение о нем не скучала. Отбросить использованного любовника ничуть не мешало делу всей ее жизни — потаканию своим алчным аппетитам. Единственным настоящим препятствием на этом пути была мучительная проблема долгов. За эти годы она потратила огромные суммы в модных центрах Лондона и Бата. Но поскольку у нее не было реальных денег, все было в кредит. До недавнего времени это было легко, так как все полагали, что после смерти сэра Генри она станет наследницей. Но вот уже почти месяц старый монстр горел в аду, а торговцы зашевелились. Они все еще были вежливы, но уже начинали предъявлять длинные и огромные счета.
Эти счета были главной, хотя и не единственной, причиной той черной злобы, что висела сегодня над леди Сарой. Она проклинала их при одной мысли и металась по своему дорого обставленному салону в своем дорогом новом доме на Далидж-сквер. Обычно салон был ее особой отрадой, но не сегодня. Она отослала обычных прихлебателей, а в пустой комнате не было утешения, и она не могла больше этого выносить. Она позвонила, вызывая служанку.
Тут же послышался топот ног, и дверь отворилась. Как и ожидала леди Сара, это была Бетти, новая девушка, только что из деревни, с пухлыми круглыми ручками и ножками. Разумеется, не могло быть и речи о том, чтобы леди Сара держала уродливых служанок, и, наоборот, будь девушка хоть сколько-нибудь серьезной соперницей леди Саре, она бы и секунды не пробыла в доме. Но Бетти была счастливым маленьким созданием с золотистой улыбкой, которую мужчины по своей глупости находили привлекательной. И ей было всего шестнадцать.
Бетти сделала милый реверанс и тщательно произнесла фразу, которой ее научили.
— Что угодно моей госпоже? — спросила она.
Ответ последовал незамедлительно. Леди Сара быстро нашла в ней недостатки, отругала ее, пригрозила выгнать на улицу, отхлестала по щекам и отправила прочь в слезах.
Леди Сара тут же почувствовала себя лучше и нашла зеркало, чтобы полюбоваться собой. Она поправила каскад маленьких локонов высокой греческой прически и улыбнулась своему платью. Война войной, а она опережала весь город, щеголяя в последней парижской моде, и это ей очень шло. Прозрачный муслин с обнаженными руками и полуоткрытой грудью, может, и не был удобен в феврале, но что такое удобство по сравнению с модой?
Позже, когда в комнату впорхнул ее сын Виктор, она была в довольно хорошем настроении.
— Милый мальчик! — сказала она и поцеловала его. — Сядь рядом и расскажи мне все.
Милый мальчик теребил одной рукой трость, а другой — свои модные пуговицы. Рассказать ему было особо нечего, и все новости были плохими.
— Итак, — сказала его мать, когда он закончил, — с юристами у тебя вышло не лучше, чем у меня.
— Нет, — сказал он. — В принципе, завещание 1775 года можно было бы оспорить, поскольку оно лишает нас наших прав как законных наследников. И назначение бастарда наследником — это оскорбление порядочности, что могло бы вызвать больше сочувствия к нашему делу в судах. Но это была бы долгая и трудная борьба, и… — Он замолчал.