Птолемей, как ни в чем не бывало, уселся за свой рабочий стол, обложившись принесенными из библиотеки книгами. Я приземлился там же.
— О чем ты? — вопросом на вопрос ответил он, подняв на меня взгляд.
— Ты назвал меня своим другом, да еще и в присутствии другого волшебника. — Я осуждающе склонил голову на бок. — Не стыдно?
— А за что мне должно быть стыдно?
Всегда поражался его невежественности в таких вопросах. Он то и дело делал вид, что ничего не знает об отношениях духов с людьми, а после невинно хлопал своими длинными ресницами, так и ожидая, когда я в сотый раз объясню ему очевидные причины своего недовольства.
— Как минимум за то, что ни один уважающий себя волшебник так не поступил бы, — ответил я всем известным фактом, который к Птолемею никогда не был применим. Для него все мои замечания о «типичных волшебниках» были просто пустым звуком, ведь сам он никогда не причислял себя к таковым.
— С каких это пор я поступаю, как уважающий себя волшебник? — по своему обыкновению хмыкнул Птолемей.
— И то верно, — вздохнул я. Заметив, что хозяин вновь собирается вернуться к своим свиткам, я поспешил продолжить, потому что в противном случае наш серьезный разговор в который раз обернется ничем. — И все-таки это было слишком громкое заявление даже для тебя. Ты — мой хозяин. Я — твой слуга. Нас не связывает ничего, кроме магического договора. По-другому не бывает.
— Но я ведь тебя ничем не связывал, — резонно заметил Птолемей. — Ты здесь по своей воле.
— Это я так, в общих чертах сказал, — отмахнулся крылом чибис. — Но ты должен усвоить, что между духом и человеком дружбы быть не может. Это для твоего же блага. Многие из нас не такие приятные личности, как, скажем, я. Взять хотя бы Факварла. Такой мерзкий характер, как у него надо еще поискать. — Я одернул себя от долгих разглагольствований на тему того, чем же меня не устраивает Факварл, и вновь сурово взглянул на хозяина. — Короче, нет, нет и нет. Не бывать такому. Это противоречит всем законам и вашей, и нашей природы.
Птолемей бросил на меня очень проницательный, цепкий взгляд, который он иногда использовал, когда я говорил что-то заинтересовавшее его. Этот взгляд словно бы обнажал перед ним мою истинную сущность, и я невольно проверял остальные шесть планов, дабы убедится в том, что он не может видеть моего настоящего облика. Он смотрел на меня так не больше секунды, а мне казалось, что целую вечность. После этого принц по-доброму усмехнулся, и его сознание вновь улетело куда-то ввысь, когда он перевел взгляд на свои драгоценные рукописи.
— Именно эти законы, Рехит, я и собираюсь нарушить, — спокойно ответил мне Птолемей, беря в руки перо и макая его в баночку с чернилами.
Мне же ничего не оставалось, кроме как усесться на его плече и со скучающим выражением на птичьей морде наблюдать за тем, как он выводит на пергаменте все новые формулы, рисунки и заклинания.
***
— Тебе очень идет обличье льва, Рехит, — сказал Птолемей, поднимая на меня взгляд над своими свитками впервые за последний час. Он чувствовал, что его исследование близится к концу, а потому в последнее время работал вдвое усерднее. Иногда он засиживался за своим столом до рассвета, после целый день постоянно зевал и протирал глаза, выслушивая просьбы простолюдинов. — Тебе стоит почаще носить эту форму.
Я расправил плечи, царственно складывая свои могучие лапы друг на друга, таким образом демонстрируя, что согласен с ним. Да и в конце концов, мне всегда было приятно слышать комплименты в адрес своей скромной персоны. Очень поднимает самооценку, знаете ли (хотя не то чтобы у меня с ней были проблемы).
— Облик, конечно, благородный, не спорю, — кивнул я, — да только с этой гривой ни черта не видно. И чешется постоянно. — Я потряс головой в доказательство собственным словам, и на мою величественную морду упало несколько закрывающих взор локонов.
Птолемей посмеялся, отложил свои записи в сторону и протянул ко мне свою руку. Я дернулся так, словно боялся обжечься и взглянул на него с недовольством и недоумением одновременно.
— Ты чего творишь? — спросил я.
— Хотел почесать тебя, — пожал плечами Птолемей, все-таки убрав руку обратно.
— Я мог бы тебе это позволить, если бы ты приказал мне. — Я еще раз гордо махнул головой, чтобы стряхнуть мешающие пряди с глаз и лучше его видеть. Мне показалось, что мои слова не будут звучать достаточно внушительно, если при этом моя грива будет взъерошенной, как у чучела. — А так прошу не распускать руки. Мы, джинны, не очень это жалуем.
Птолемей хмыкнул и вернулся к своим записям.
***
После путешествия в Иное Место Птолемей долго не мог очнуться. Он пробыл там несколько часов по земному времени, и это отразилось на его физическом теле. Он почти час лежал в своем пентакле, все еще сжимая в безвольных руках железный анкх, не в силах подняться. Я не знал, что конкретно произойдет с ним, когда его дух покинет тело, но подозревал, что ничего хорошего. И вот, доказательство. Впрочем, Птолемей, наверное, и сам понимал это, и пошел на риск сознательно. И что-то мне подсказывало, что он ни о чем не жалел.
Когда ему все-таки удалось кое-как совладать со своими конечностями, я помог ему подняться на ноги и довел до стоящего подле его стола кресла. Птолемей тяжело опустился в него, положив руки на подлокотники и закрыв глаза. Дыхание его было тяжелым и обрывистым, но постепенно оно выравнивалось. Я уселся перед ним и взглянул на своего хозяина. Волосы почти полностью поседели, от его темных, почти черных локонов осталось лишь несколько тусклых прядей. Вокруг глаз залегли глубокие морщины, которые, как я был уверен, не сгладятся со временем. Смуглая кожа будто бы посерела и выглядела так, словно ее только что сняли с мертвеца. Его руки стали еще более тонкими и костлявыми, чем были до этого. Ноги выглядели, как две сухие тросточки: казалось, если он на них наступит — они тут же сломаются. И тем не менее на его изможденном лице сияла слабая, но самая счастливая улыбка, которую я когда-либо у него видел.
— Я сделал это, Рехит? — первые его слова за все то время, что он вновь на Земле. Я видел, что даже шевелить губами ему было трудно.
— Сделал, — кивнул я. — И заслужил тем самым мое доверие. — Я без капли иронии поклонился ему. Птолемей устало усмехнулся. — А еще это. — Я подошел поближе и склонил перед ним свою львиную голову.
Птолемей застыл в нерешительности и уставился на меня с немым вопросом в карих глазах, которые несмотря ни на что, блестели также ярко, как и всегда.
— Можно-можно, — успокоил я его. — Ты ведь всегда хотел это сделать. Валяй.